Справа налево

Всю ночь снятся поезда, разъезды, платформы — на них надо бежать по шпалам, чтобы успеть к пересадке:

— Это та платформа?

— Нет!

— Это тот состав?

— Нет!

Локомотивы движутся туда и сюда, как носороги — со столбом света во лбу.

Господи, какая тоска, какая темень.

Господи, убей меня, положи на рельсы.

Пусть раскатают колеса меня по стране.

Пусть каждой частичкой, склеванной воронами, галками, этими вопящими карликовыми птеродактилями, — я обниму отчизну.

Пусть каждой молекулой пролечу над рощами, холмами, свалками, реками и полями.

Пусть бедная скудная, как ладони старухи, родина станет теплее с каждой моей крошкой.

Снова ночь, и снова поезда тянутся в сосущую под ложечкой даль синих путевых фонарей.

Машинист зорко стоит над пультом, который вдруг замещается штурвалом.

Крепкие пальцы твердо, румб за румбом, ведут состав по лестнице разобранных шпал, карабкающихся на полюс, на Дальний Восток, в Китай.

Поезда, поезда вязнут в бескрайней пустой стране.

Росомахи, обретшие подобие речи, прокрадываются на полустанках в вагоны.

Они забираются на полки, обгладывают промерзшие тела, начинают с щек.

Они сидят на груди трупов и по-обезьяньи обшаривают карманы; быстро-быстро рвут билеты в клочки, снимают часы, надевают на шею, проворно засовывают себе в очко наличность.

А вокруг темнота, глухота на тысячи верст.

Волки молчат, ибо их глотки тоже обрели что-то близкое к речи.

Всё потому, что пустая русская земля не может обходиться без звуков родной речи, ей нужно хоть что-то, хоть волчий кашель.

Машинист тихо, без гудка трогает состав и снова берется за штурвал.

Тихая улыбка спятившего кормчего застыла на его безглазой роже.

Росомахи, пока поезд не набрал ход, спрыгивают с подножек и мчатся, утопая в снегу, через тайгу.

Спокойный Тихий океан ждет, когда прибудет к обледеневшей пристани мертвый поезд; когда пришвартуется затерянный поезд, полный людей погибшей страны, обобранных и с выгрызенными сердцами.

Декабрьские волны станут лупить в причал, брызги захлестнут подрагивающие под порывами ветра вагоны.

Гул океана — лучшее, что может присниться поверженным титанам.

Эпоха второго храма ( про литературу )

Флавия Иосифа во всех синагогах Иудеи предавали проклятию, когда он в качестве советника и переводчика при Тите участвовал в покорении своей отчизны. В «Иудейской войне» нет жалости к собственному народу. Но в дискуссии с Юстом Тивериадским Флавий Иосиф отстаивает свою позицию: он не предатель, а Иудее следовало покориться воле Бога, которая диктовалась ей Римом. Веспасиан и Тит подвергли цензуре «Иудейскую войну» (возможно ли реконструировать, какого рода была эта цензура?). И тем не менее, при всей сложности этой коллизии — автора и Провидения — практически единственный источник, по которому мы можем судить об эпохе периода Второго храма, — это текст Флавия Иосифа. Что есть подтверждение бездонной фразы из Талмуда: «Мир — это всего лишь кем-то рассказанная история». Здесь ключевое слово — «кем-то».

Колесо духов ( про героев )

Журнал Rolling Stone назван не в честь песни Like a Rolling Stone Боба Дилана из легендарного альбома Highway 61 Revisited, как думают многие, а в честь песни Мадди Уотерса Rollin’ Stone.

Впрочем, и там, и там речь идет о свободе — в смысле неприкаянной бродяжнической жизни, частой смены мест и отсутствия привязанности к недвижимости.

Я всегда внутренне знал, что Rolling Stone — это не перекати-поле, а тот самый камень, что откатила Мария от гроба, чтобы увидеть, что он пуст. И с тех пор катится этот камень, как благая весть, оповещая: не перекати-поле, а перекати-небеса.

Отчего-то у меня не было сомнений, что этот магический английский оборот — символ свободы, воплощенный в рок-н-ролле, — имеет в виду именно откатившийся главный камень Нового завета. Не знаю, откуда у меня была такая уверенность — жизнь вообще цепочка увлекательных заблуждений, — но такое понимание со мной было всегда, и только недавно я с удивлением обнаружил, что оно не всем очевидно.

«Гилгул» — вообще уникальный глагол. Когда Иисус Навин вместе с Ковчегом Завета перешел Иордан, обрезал всех, кто оставался необрезанным в пустыне, и установил лагерь в Иерихонской долине, ему явился Господь и сказал: «Теперь Я откатил [гилгул] от вас проклятие египетское». После этого Иисусу Навину явился ангел-загадка, назвавшийся вождем воинства Господа. Иисус поклонился ему, и началась осада Иерихона. Вопрос в глаголе «откатил». В синодальном переводе вместо него использован «снял» [проклятие].

Кроме того, «гилгул» означает также круговое движение, совершаемое душой при перерождении.

А то самое место, где Иисусу Навину было объявлено об откате с евреев египетского проклятия, есть большой секрет современной археологии: усилия найти Гилгул весьма значительны.