Справа налево

В конце ноября здесь начало лета — отвесно стоит солнце, печет, и на рыночных площадках благоухают нагретые корзины с первым урожаем клубники. Редко где увидишь такой парад парадных, как в Сантьяго. Двери домов этого города можно и нужно коллекционировать. Они расплываются своими золочеными решетками или клинописными орнаментами в лаковых капотах автомобилей, проносятся в зеркалах заднего вида, переливаются в начищаемых верхах кожаных ботинок. Именно здесь, в Чили, исполнилась моя детская мечта, родившаяся после фильма «Неуловимые мстители»: сесть на трон к чистильщику обуви и распахнуть газету, подставив под его щетки и фланелевые полотенца сначала одну, затем другую ногу. Везде, кроме Латинской Америки, чистильщики сапог были вытеснены автоматическими роторными щетками в вестибюлях гостиниц; к тому же кожаная обувь стала редкостью, а раньше только кожаной она и была.

В боковых улицах встречаются «Café con piernas» — «Кофе с ногами»: полутемные заведения, где неопрятные перуанки или в лучшем случае смазливые колумбийки в мини-юбках разносят писко — ледяную виноградную водку с сиропом и лимонным соком.

Так и что за цветы, похожие поразительно на маки, продаются букетами на улицах Сантьяго? Испанского не знаю, я здесь как исихаст[26], это очень забавляет, но и раздражает. Точно маки, шелковое пламя, но стебель крепче и длиннее…

Вонючий и богатейший рыбный рынок, чье здание — чугунные кружева модерна — напоминает вокзал Ватерлоо, и в самом деле выстроен в 1860-х английским архитектором. В рыбных ресторанчиках, расположенных под той же крышей, любая рыба великолепна. Хорош густой суп из моллюсков в раскаленной сковороде и с непременным песком на зубах. Рапсод с гитарой обходит столики. В честь Виктора Хары ссыпаю ему несколько монет. За ним медленно движется старуха-попрошайка с палкой. Старуха так благоухает, что мелочь ей сыплют только затем, чтоб поскорей ушла; однако она не торопится.

После волнующего роскошью рыбного рынка срочно встает вопрос о том, как добраться до Сан-Антонио — к океану, где царит водный простор, узкие гористые улочки разбегаются по склонам холмов и рыба свежей на два часа, которые требуются, чтобы преодолеть сотню верст и выйти на пирс небольшого городка Сан-Антонио. Здесь вы с неизбежностью увидите, как рыбаки разделывают улов кальмаров. На застеленном жестью верстаке они отрубают им головы и на тележке вместе с потрохами сбрасывают у края пристани в океан, где тут же вскипает туча пеликанов, рассекаемая лоснящимися торпедами морских львов.

Анды и океан — великолепная оправа Чили. Краеведческие подробности мне лично были не столь интересны: я равнодушен к индейским примитивизмам. Восхищавшие Эйзенштейна маски, барельефы, статуэтки с гипертрофированными причинными местами — символами плодородия, — кажутся интересными только в разряде обновок для Хэллоуина…

Снова к океану. В Вальпараисо вдруг начал чихать и кашлять, першило в горле и слезились глаза — выяснилось, что еженедельно по четвергам студенты бодаются с полицией, а очередной четверг был накануне, и со вчерашнего вечера дымка слезоточивого газа еще не рассеялась над городом. После затертого, замызганного Вальпараисо, живописно раскинувшегося по грядам холмов, и осмотра портовой бухты, в которой стоúт самый крупный парусник в мире и три линейных корабля, а морские львы загорают на суриковой оконечности киля разгруженного парома, привезшего из Японии пять тысяч «тойот», необходимо отправиться в Исла Негра — в дом-музей Пабло Неруды. Выстроенный нобелевским лауреатом в виде корабля, он своими продолговатыми контурами повторяет очертания границ Чили.

В Исла Негра — самый красивый океанский прибой, который я когда-либо видел: сосны и песок на берегу, живописные рифы, разбивающие океанские холмы в пенные столбы, шатры и фонтаны. Неруда, вероятно, опасался океана, ибо чем еще, как не неврозом, объяснить его болезненное увлечение морским делом: обеденный стол из штурвала, письменный стол из обломка палубы, коллекция женских идолов, увенчивавших бушприты, грудастых, золоченых, а одна даже в матроске и берете; ялик во дворе дома — лавка для возлияний, бесчисленные якоря и цепи, парусники в бутылках, морские карты, секстанты, астролябии и проч.

И вот что интересно — в Сантьяго нет обязательных, например, в США, оград у краев отвесных обрывов, пригодных для дельтапланеристов и парашютистов. О причине этого явления я как раз и задумываюсь, пролетая над затянутой дымкой столицей Чили и всматриваясь в нарастающие под крылом близкие горы… Внизу проплывает красивая страна, где национальный вид транспорта — ходящие как часы пульмановские автобусы (Pullman Autobus), где все пустыри превращены в футбольные поля, где виноградниками занят каждый плодородный клочок склонов гор и долин, где океан и горы, обнимающие эти края на протяжении более десяти тысяч верст, отражаются в обветренных лицах чилийцев, проступая в разрезе глаз, в суровых линиях скул.