Справа налево

Первое, на что обращаешь внимание в Чили: униформа чилийских полицейских напоминает о хунте, ибо загнутые кверху фуражки, белая кожа краг и кобуры, покрой кителей и курток, жесткие реакции и выправка полицейских, с которой они стоят на посту, — не почешутся, не ослабят осанку, нет ни одного с животом, только сухопарые спортивные фигуры, — на фоне запущенности улиц Сантьяго и неброско одевающегося населения всё это притягивало взгляд. Но оказалось, что это наследие еще более раннее: военно-силовые ведомства Чили с начала XX века были выкроены по лекалам Второго Рейха. Так что сходство военных и полицейских с героями «Семнадцати мгновений весны» оказалось обращено к менее кровожадным временам.

Сантьяго — большой город, линейно устроенный, что особенно заметно, если забраться на Сан-Кристобаль — гору, на склонах которой раскинулись зоопарк и ботанический сад и чья вершина увенчана белоснежной статуей Девы Марии. При подъеме фуникулер ползет через заросли, из которых раздаются вопли экзотических — райских — птиц — классическая звуковая дорожка приключенческих фильмов детства: «Пятнадцатилетний капитан», «Остров сокровищ», «Пираты XX века»… Вершина горы — святилище: сюда несут свечи, здесь коленопреклоненно молятся, а вокруг говорят шепотом или медитируют, глядя окрест — на прекрасный партер, в дымке которого раскрывается веером город с самым прекрасным задником из всех возможных. Форпосты Анд, высящиеся над горизонтом зубчатой полупрозрачной стеной, похожи на неподвижные облака: их чистота, величие и труднодостижимость — лучший храм, для которого не обязательно божество.

Обзор с Сан-Кристобаль широк и протяжен, как полет кондора. Вот там виднеется телевизионная башня рядом с Ла Монедой — правительственным дворцом, который штурмовали в 1973 году войска Пиночета и где был застрелен (или застрелился) Альенде. Сейчас широченный проспект О’Хиггинса, на котором находится дворец, перекрыт на выходные гоночным треком и в виду правительственных кабинетов носятся друг за другом «порше» и «феррари». А вот там нарушает прямоугольность города излучина реки. Берега ее забраны в бетонный парапет, дно покрыто щебнем и галькой. Ее уж было хотели закатать в шоссейный асфальт и снабдить эстакадными развязками, но, пока искали деньги, выдался дождливый год, речушка вырвалась из берегов и снесла пару мостов. Нужда в инвестициях пропала, и бездомные, селившиеся в ее русле, вернули свой лагерь на прежнее место. Палатки, кибитки, балаганы, драные матрасы, горы пакетов, набитых барахлом и предметами канувших жизней, тянутся около километра через окраины города.

«В Чили много старых домов с привидениями, больше, чем где-либо в мире», — говорит бомж Даниель, когда мы сидим с ним у костра, в чьем отсвете метрах в двадцати виден блеск быстрой воды, от которой тянет сыростью. Даниель отказывается от протянутой мной фляжки с бурбоном и поясняет: «Я как раз сегодня в ночь заступаю на дежурство, мне нельзя. Я сторожу привидения в одном особняке. Хозяева живут в Европе, а я со сменщиком присматриваю за домом». «И что, привидения-то хоть поспать дают?» — интересуюсь я, сделав глоток. «Я привык к ним почти, — говорит Даниель. — То свет выключат, то телевизор, то уронят что-нибудь, ходят туда-сюда, скрипят паркетом…» — «Не страшно?» — «А чего их бояться? Я жизнь прожил, скоро сам с ними гулять буду…» — говорит Даниель, и я поеживаюсь не только от холода.

Я иду вместе с Даниелем в город, решив проводить его на дежурство. По дороге мы заходим к его знакомому — глухому бездомному, живущему на выезде из подземного тоннеля. Закуток за рабицей на приступке занят матрацем, кругом развешаны пакеты и страшно воняет мочой. Мимо в двух метрах мчатся и громыхают по шести полосам автомобили. Даниель не смог растолкать приятеля, ибо тот был пьян, и мы отправились дальше. «Мне хорошо, я на работе моюсь и стираю», — говорит Даниель, заметив, что я всё еще зажимаю нос пальцами.

Утро изгоняет призраков. Амфитеатр гор вокруг Сантьяго. Государственный флаг площадью с половину футбольного поля полощется над Ла Монедой. Исписанный граффити университет, чьи студенты каждую неделю выходят протестовать против всего на свете и против высокой платы за обучение в частности. Гигантской ширины тротуары на улице О’Хиггинса. Вкрапления колониальной архитектуры в современный ряд высотных чернильниц. В этих старых домах отыскиваются увитые бугенвиллеей дворики, лоснящийся скрипучий паркет, резные деревянные балки и дубовые панели на стенах, арки, колонны, витражные двери, витая чугунная лестница…