Справедливость

Тем временем жена заботливо укладывала чемоданы, не доверяя это дело мужу. Знала, что обязательно что-нибудь забудет, и потом будет её попрекать. Не раз уже было, потому и не доверяла. В повседневных заботах и её день пролетел незаметно, и только далеко за полдень собралась вместе с внуками навестить больного.

Заперев кабинет, Антон холодно попрощался с помощницей, отпустил водителя и сел за руль. Настроение почему-то было ужасное. От вчерашнего разговора с отцом? Да, вряд ли! К таким беседам давно привык, и не обращал на них внимания. Ну, а что тогда? Не знал и мучался. Что-то угнетало. Незримое, тягуче-навязчивое, и на первый взгляд беспричинное. Бывает такое порой – накатит вдруг тоска-печаль – весь свет не мил. И видимых причин не было, поскольку в бизнесе никаких проблем не было и не предвиделось. А бизнес для него и был жизнью. Всё остальное – как придаток. Для заместителей причину поездки объяснил очень правдоподобно – надо развивать компанию и выходить на международный рынок, и на Бали едет на разведку. Так что всё вроде бы в порядке, но было почему-то неспокойно. А вчерашний разговор с отцом вылетел из головы сразу, как только закрыл родительскую дверь. Первый раз, что ли? Перечить-то не перечил, но и внимания на эти охи-вздохи никакого не обращал. Старики! Что с них взять? По статусу положено морали читать. Да кто ж их слушает?

Дом родителей находился немного в низине, и был прекрасно виден с дороги, по которой Антон мог бы ежедневно возвращаться дом, но он интуитивно выбирал другой путь, чтобы нельзя было себя укорить в том, что каждый день ездит мимо, а к отцу заглядывает не чаще двух раз в месяц.

Сегодня Антон водителя отпустил и сам сел за руль. Задумчивость привела к тому, что поехал по кратчайшему пути. Подъезжая к дому родителей, боковым зрением увидел возле их подъезда скорую помощь и толпившихся рядом людей. Ёкнуло сердце. Отец! Резко остановил машину, и вместо того, чтобы подъехать к дому, стал напряжённо наблюдать за происходящим. Через несколько минут увидел санитаров, выносящих из подъезда носилки с лежащим на них чёрным полиэтиленовым пакетом, в который обычно упаковывают умерших людей. Через минуту вышла жена с детьми. Она плакала, и у Антона не осталось сомнений – отец! Что-то бездонно-пустотное и безжалостное вырвало его из действительности и погрузило в какое-то забытьё. То, что родители не вечны, понимал, но не ожидал, насколько будет тяжела реакция его души. Всё внутри клокотало, одновременно сжималось и рвалось наружу.

Сколько времени провёл в таком состоянии, не знал. Наконец, оторвав голову от руля и посмотрел в сторону дома. Там уже никого не было – ни скорой помощи, ни людей. Мельком взглянул на часы – половина десятого вечера. Завёл двигатель и тронулся с места. По дороге домой посетил супермаркет и купил бутылку армянского. Заехав в автоматически открывавшиеся ворота, остановился перед парадной лестницей большого двухэтажного коттеджа. Домой идти не хотелось. Открыл бутылку, налил полный одноразовый стаканчик, мысленно помянул отца и одним махом опрокинул в рот. Закусывать не стал. Не положено. Алкоголь медленно растекался по организму, унимая душевную боль, и непроизвольно стали всплывать воспоминания – и детские, и все остальные. И баня тоже вспомнилась. Куда ж без неё? Вот только обиды, которая не покидала всю жизнь, почему-то не было. Испарилась, наверное, давным-давно, а он и не заметил. А может и только что. Вспоминал нравоучения, редкие споры, и невольно удивлялся тому влиянию, которое оказывали на него слова отца. Вроде бы и не спорил с ним никогда, но в душе-то не соглашался. Не соглашался, а всё равно, в конечном счёте, почти во всех случаях поступал так, как наставлял отец. Почему так?

Оторваться от этого наваждения заставил свет, который шёл откуда-то сверху. Еле заметный поначалу, он всё усиливался и усиливался. Антон оторвался от руля, поднял голову, но ничего толком увидеть не смог, поэтому и вышел из машины. Открывшееся зрелище поразило. Всё небесное пространство от горизонта и почти до зенита занимал световой экран, на котором увидел множество людей – мужчин, женщин и детей. В глаза невольно бросалось разнообразие одежды из различных исторических эпох. Каким-то наитием Антон вдруг понял, что все эти люди – его предки. Понял и испугался, потому что все они, как один, молча и пристально смотрели на него. Наконец, какой-то детский голос сказал:

– Нет в нём любви! – и заплакал.

Кто-то повторил эти слова. Затем ещё кто-то. И вот уже все они, не хором, а каждый сам по себе, стали жалостно повторять:

– Нет в нём любви! Нет в нём любви! Нет в нём любви! – и плакать. Плакали все, и Антон ощущал, как эти слова превращаются в слёзы и падают с неба на лицо, руки, одежду, смывая с его души что-то грязное и ненужное. Он напряжённо и в смятении смотрел на своих предков, но скоро не выдержал и заплакал вместе с ними. И не заплакал даже, а зарыдал, и закричал, что есть мочи:

– Неправда! Неправда! Есть!