Теории, основанные на свободе, решают первую проблему, но не вторую. Сторонники таких теорий серьезно относятся к правам и настаивают, что справедливость — это нечто большее, чем голый расчет. Хотя они не соглашаются друг с другом относительно того, какие права перевешивают утилитаристские соображения, они согласны с тем, что некоторые права имеют фундаментальное значение и должны уважаться. Но за пределами указания на права, которые должны быть уважаемы, сторонники теорий, обоснованных свободой, принимают предпочтения людей такими, каковы они есть. Они не требуют, чтобы мы сомневались в предпочтениях и желаниях, которые сами привносим в общественную жизнь, или чтобы мы бросали этим предпочтениям и желаниям вызов. Согласно этим теориям, моральная ценность или достоинство преследуемых нами целей, смысл и значение жизни, которую мы ведем, а также качество и характер общественной жизни, к которой мы причастны, — все это лежит за пределами сферы справедливости.
Такая позиция кажется мне ошибочной. Справедливого общества не достичь простой максимизацией пользы или посредством обеспечения свободы выбора. Чтобы достичь справедливого общества, необходимы общие, коллективные размышления о смысле хорошей жизни и создание общественной культуры, благоприятствующей разногласиям, которые неизбежно возникают.
Появляется искушение найти некий принцип или процедуру, которые могли бы раз и навсегда оправдать распределение дохода (или власти и возможностей), возникающее в результате реализации такого принципа или процедуры. Подобный принцип, если бы его можно было найти, позволил бы нам избежать волнений и споров, всегда вызываемых доводами в пользу концепций хорошей жизни.
Но избежать этих споров невозможно. Справедливость неизбежно, неотвратимым образом субъективна. Идет ли спор о финансовой помощи корпорациям или о награждении медалью «Пурпурное сердце», о суррогатном материнстве или об однополых браках, о предоставлении льгот представителям исторически ущемленных меньшинств или о воинской службе, о заработках генеральных директоров или о праве на использование тележек на поле для игры в гольф, вопросы справедливости связаны с конкурирующими представлениями о чести и добродетели, о гордости и признании. Справедливость касается не только добросовестного подхода к распределению благ, но и такого же подхода к оценке вещей.
Политика общего блага
Если справедливое общество предполагает совместные рассуждения о хорошей, добропорядочной жизни, нам остается спросить, какой политический дискурс направит нас в нужном направлении. У меня нет вполне продуманного ответа на этот вопрос, но я могу предложить некоторые иллюстративные предположения. Начну с наблюдения: сегодня большая часть наших политических споров вращается вокруг благосостояния и свободы, вопросов увеличения результатов экономической деятельности и уважения прав человека. Многим людям разговоры о добродетели в политике напомнят о религиозных консерваторах, которые учат людей, как надо жить. Но проповеди религиозных консерваторов — не единственный способ наполнения политики концепциями добродетели и общего блага. Вызов заключается в том, чтобы вообразить политику, которая серьезно воспринимает моральные и духовные вопросы, но связывает их с широким спектром экономических и социальных проблем, а не только с вопросами пола и абортами.
В мое время самым многообещающим голосом, призывавшим американцев двинуться в этом направлении, был голос Роберта Кеннеди, в 1968 г. добивавшегося выдвижения своей кандидатуры в президенты от демократической партии. Для него справедливость означала нечто большее, чем размер национального продукта и его распределение. Он считал, что справедливость предусматривает выдвижение высоких нравственных целей и борьбу за их достижение. В речи, произнесенной 18 марта 1968 г. в университете штата Канзас, Кеннеди говорил о войне во Вьетнаме, о беспорядках в американских городах, расовом неравенстве и войне с бедностью. Затем он от этих явных вопросов справедливости перешел к доказательствам того, что американцы стали ценить не то, что следует. «Хотя мы принимаем меры, направленные на уничтожение материальной нищеты, — сказал тогда Кеннеди, — перед нами стоит другая, более значительная задача. Она состоит в том, чтобы бороться с нищетой удовлетворенности... которая поразила нас всех». Американцы отдались «простому накоплению вещей».408