Справедливый приговор. Дела убийц, злодеев и праведников самого знаменитого адвоката России

Подтверждение моей мысли я вижу и в мотивах к закону о наказуемости стачки во французском Code penale. Я знаю, что мы должны русское дело разрешить русскими законами; но так как ст. 415 Code penale есть почти образец для нашей ст. 1358 и начертана она в стране, ранее нас вступившей на путь машинного и капиталистического производства, а, следовательно, имевшего опыт богаче нашего, — то для изучения натуры стачки и мотива к ее наказуемости рассмотрение ст. 415 Code penale будет очень полезно.

Господствующий мотив к наказуемости стачки это — обман, облеченный в форму насилия (fraude et violence), обман, состоящий в том, что рабочий хочет уничтожить данное условие во время его исполнения и прибегает к способу, рассчитанному на принуждение хозяина к невыгодному для себя изменению договора.

Вот отправная точка ст. 415 Code penale: несомненно, она же руководила и русским законодателем. Есди бы здесь преследовалась самая форма протеста, как противная строю нашей жизни, недолюбливающей всяческих мер, облеченных в массовое, мирское; демонстративное требование, то место статьи было бы во главе о шуме, о нарушении тишины и спокойствия, в главах, преследующих полицейские и общегосударственные цели; наш же закон поместил ст. ст. 1358 и 1359 в рубрику нарушения фабричного устава, т. е. устава не карательного, а нормирующего частные, гражданские правоотношения, насколько она нуждается в содействии общей власти.

К этой мысли вас приведет и ряд резко поставленных примеров, намеренно доводящих вопрос до невозможности распутаться в деталях его.

Фабричная администрация, вопреки общему закону и условиям, не отапливает заведения, — рабочие стоят у станка при 10–15 градусах холода. Вправе они уйти, отказаться от работы при наличности беззаконных действий хозяина или должны замерзнуть геройскою смертью, буде не переживут срока договора? Хозяин, вопреки договору, дает не условленные работы, рассчитывает не по условию, а по произволу: должны ли рабочие тупо молчать, или могут врозь и вместе отказаться от работы не по обязательному условию?

Полагаю, что закон охраняет законные интересы хозяина против беззакония рабочего, а не берет под свою защиту всяческого хозяина, во всяческом его произволе, против всяческого, хотя бы и законного прекращения работ.

Всякое сомнение в том, что закон не отдает в жертву рабочего до недозволения ему какого бы то ни было протеста даже против бесправия в действиях хозяина, устраняется при изучении духа тех актов, которыми законодательная власть высказала свое отношение к быту фабричного.

1 июня 1882 г., установив правительственную фабричную инспекцию, закон, по выражению одного из знатоков дела, «вносит ныне свет в темный промышленный быт, энергически охранявший себя от постороннего глаза».

За ним явился ряд положительных правил и проектов, из которых видно, что, настаивая на необходимости твердого и решительного принципа «исполнения законных договоров рабочего с работодавцем обеими сторонами», законодатель, однако, устанавливает необходимость правительственного надзора с целью охранения интересов слабейшего из договаривающихся — рабочего от злоупотреблений сильнейшего, хотя бы под благовидною формой свободного договора.

Осуждается «благодетельный», под контролем хозяина, забор провизии из особо устроенных фабричных лавок; воспрещается добровольный расчет с фабричными купонами чуть не XX столетия; нормируется излишняя свободная конкуренция детского и женского труда с мужским, и заботе хозяина о заработке фабричного путем беспрерывной, день и ночь непрерывающейся работы положен предел.

Вот путь, принятый законом. Он таков, что, опираясь на него, можно утверждать, что в фабричном быту существуют злоупотребления сильных, нимало не стесняющихся условиями о ряде и о плате.

Суду, поэтому, предстоит задача не выводить непременно из всякой забастовки ее наказуемость, а рассмотреть предварительно вопрос о том, в чем заключается цель ее.

Так и в данном случае фабричные оспаривали не договор, а нарушение договора, предъявляли на расспрос губернатора претензии на произвольную цифру штрафов, состоявшую не в том, что табель была велика, а в том, что под предлогом штрафа списывалась цена с куска, не подлежавшего штрафу.

Что это так было, лучшим доказательством служит то, что власти, приехавшие восстановить порядок, убедили администрацию снять штрафы и что администрация сама удалила истинную причину стачки — главного мастера Шорина, наводившего своим произволом в штрафах уныние и смуту в умах рабочих.

Вот что я должен был сказать вам.