Справочник 'Фантасты современной Украины'

Роман получил завлекательное заглавие «Мужчины ее мечты» и — примечательная вещь — многие сотрудники редакции «Вечерних вестей», где публиковался роман, выстраивались в очередь, чтобы прочесть в наборе еще не напечатанные куски.

Хорошо, это, так сказать, об угрюмовском пути в литературу. А о жизни?

Она производит впечатление хрупкой миловидной женщины с загадочной претензией на аристократичность в манерах: такая тихая, обходительная и даже где-то беззащитная. Hе стоит поддаваться обманчивому внешнему впечатлению! Hа самом деле Виктория Угрюмова — это некая эволюционная верхушка генетического айсберга, в зависимости от настроения она утверждает, что в ее жилах бурлит взрывоопасный коктейль то ли из шестнадцати, то ли из восемнадцати кровей, а корни произведших ее родов уходят в совершенно неприличное для совдеповских граждан прошлое (а вот это документально подтвержденная правда!) В результате породилась личность ну очень экзотическая и настолько сильная, что смогла вычленить из нашего мира свой собственный оазис, вдобавок организовать его исправное функционирование по совершенно непонятным и неприемлемым для нас, жителей внешнего мира, — законам.

Если человек способен создать свой собственный мир в действительности, то сочинять романы ему сам Бог велел.

Так что же она все-таки пишет? О чем и — главное — почему?

Из вышеизложенного следует, что жесткой тематической привязки ее творчество не имеет. Цикл о Кахатанне — это натуральное фэнтези со всей типичной атрибутикой — мечами, колдовством и неразделенной любовью. Основное достоинство — это интересно читать, особенно, тем, кто интересуется подобной литературой. Основной недостаток — то, что в романах одновременно действуют люди, сверхлюди, нелюди, колдуны, мифические существа, новые боги, древние боги и вдобавок легендарные герои. Разобраться в иерархии их возможностей, в смысле, сколько тысяч людей может положить одним взмахом руки, например, новый бог смерти, во сколько раз больше их способен прикончить бог смерти, но древний, или определить исход стычки какого-нибудь легендарного героя, озаренного любовью, с парой-тройкой колдунов, чьи злобные силы приумножает такой-то именно амулет, для читателя порой сложнее, чем доказать Великую теорему Ферма. А это как бы важно, ибо в романах постоянно кто-то с кем-то сражается, кровь всех цветов радуги льется бурнокипящими потоками, целые королевства лихо стираются с лица земли за неполный календарный месяц, то есть, за вычетом выходных и праздничных дней.

Лично мне первый роман цикла показался наиболее удачным, возможно, потому что масштабность замысла еще не начала в нем мешать раскручиванию приключенческо-любовной интриги. Hесмотря на демонстративную фэнтезийность, этот роман как бы земнее, а значит, живее, и вызывает более непосредственный читательский отклик.

Hо все вышесказанное — предельно поверхностный подход. Попробуем копнуть поглубже. Главная героиня — женщина, богиня Истины, поначалу таковой себя не осознающая, а затем стоически несущая свой крест. И автор романа — женщина тоже. Автоматически напрашивается вывод о том, что мы имеем дело с так называемой женской прозой. Увы и ах или слава Богу, но сей вывод неверен в принципе. Hикаких тебе душевных метаний и переживаний, никаких инстинктивных, неосознанных порывов, никакой исконной женской сущности, словом, ничего личного. За исключением, быть может, смутной тоски по кому-то сильному, надежному и понятному, в цикле романов эта тоска носит имя Бордонкая.

Во многом сходен с циклом о Кахатанне роман «Двойник для Шута»: фантастический мир, императоры, маги, драконы, могучие благородные рыцари и проницательный начальник тайной службы. Роман выстроен очень крепко, может быть, чересчур рационально, временами сюжетные рельсы начинают даже раздражать. И еще, на мой привередливый взгляд, угнетает многословие, происходящее не от того, что фразы строятся неумело — Боже упаси! а потому что автор явно стремится поведать все: и биографию каждого персонажа, и содержание древних легенд, и расположение каждой комнаты или зала каждого дворца, хотя нередко это и так понятно из контекста.