Спрятанная война

Он сконцентрировал на мне свой блуждающий взгляд, лишь когда я крепко потряс его за плечо.

- Те че? - спросил он, не шевеля серыми губами.

- Нормально себя чувствуешь?

- Я себя вообще не чувствую, а ты меня нервируешь. На, послушай пару минут - и отзынь!

Он вытащил крохотные наушники из-под шлемофона и дал мне. Шнур от них вел в карман бушлата, где грелся дешевенький "уокмэн".

Я надел наушники и перенесся на "Концерт в Китае"

Жан-Мишеля Жарра. Пару минут я плавал в волнах электронной музыки. Нажав на кнопку "Стоп", я вновь услышал рев БТРа - этот "тяжелый рок" войны.

- В Кабуле купил? - спросил я.

- Военный трофей, - загадочно улыбнулся он.

Парень служил в Афганистане по второму заходу. Он почему-то счел нужным мне об этом сообщить.

Я спросил:

- Тебе одного раза показалось мало?

Он ответил:

- Понимаешь, старче, обрыдло мне все в Союзе. Иной раз случались приступы почти плотской любви-тоски по этой Богом, но не мной забытой земле. Ночью мне регулярно снился Афганистан, утром я смеялся, днем скулил, а вечером надирался до чертиков. Помню, как-то на очередной вечеринке дамочка средних лет ко мне подсела и сказала:

"Расскажите про войну". Я спросил: "Что вас, мамаша, интересует?" "Ну, - ответила она, - например, приходилось ли вам убивать людей? Что вы при этом чувствовали?"

Я психанул, сорвался, заорал на нее: "Вы понимаете, что вы меня спрашиваете?! Нет, вы понимаете, о чем вы только что меня спросили?! Нельзя об этом вот так, как вы, спрашивать!

Понимаете, нельзя-я!" Утром я проснулся с уже готовым решением ехать сюда опять. Ночью той снились московские православные церкви, но с исламской символикой - месяцами на куполах... Гони обратно мои наушники!

Оставшуюся дорогу он ехал, плотно сжав зубы. Его лицо луной белело в мглистых внутренностях брони.

Темнота растворялась в сверкающем горном воздухе.

День становился ночью. Кровоточащее солнце медленно сползало за горизонт, где-то там, у себя в берлоге, отлеживалось, зализывало полученные накануне раны. Но к утру опять выглядывало и, с опаской озираясь по сторонам, отчаянно шло к зениту. Словно на жертву. И так каждый день.

Солнцу тоже досталось на этой войне. В него стреляли от нечего делать солдаты. Его проклинали, когда оно светило противнику в спину, а тебе - в глаза и слепота не позволяла вести прицельный огонь. На его восход молились мусульмане и наши летчики - когда по ним стреляли из ПЗРК <Переносной/>комплекс.> самонаводящимися на тепловой источник зенитными ракетами: если везло, ракеты уходили на солнце.

...Я как-то подсчитал, что половину всего времени, проведенного в Афганистане, затратил на дорогу, добираясь из одной точки в другую. Дорога эта иногда тянулась по воздуху, часто проходила сквозь просверленные скалы, бежала по земле. Она бывала скучной и страшной, дневной и ночной, покрытой льдами и песками, асфальтом и кровью. Десятки людей составили мне компанию за время перелетов и переездов, которым я давно потерял счет. Многих помню. Иных позабыл.

Все здесь увиденное и услышанное, понятое и нет, испытанное и прочувствованное, задуманное, но так и не осуществленное, обещанное и невыполненное, мечтавшееся и несбывшееся, все это так или иначе связано Дорогой, которая Бог знает откуда и куда ведет. Сколько бесплатных истин открыли, подарили или невольно поведали мне люди, встретившиеся на Дороге.

Помню парня с едва приметной дырочкой от серьги на розоватой мочке правого уха. Саму серьгу он надевал по ночам, а по утрам снимал. Странную фамилию носил он - Пепел. Было ему не больше двадцати в то лето. За пару дней до дембеля и отлета в Союз я сказал ему, похлопав по плечу: "Ну, брат, теперь жить и жить - на полную катушку!" Пепел изумленно поглядел на меня из своей дали, хотя стоял в двух метрах, и ответил: "Черт побери, да я же весь седой внутри..."

В джелалабадской бригаде встретился мне сержант по кличке Мамочка. Мамочка не вышел ростом, и вся та сила, которая должна была пойти в рост, пошла в пронзительность взгляда. Словно мазохист, он радовался тому, что его бросила подруга в Харькове. На мой недоуменный вопрос он ответил коротко, но ясно: "Теперь будет легче воевать...

На войне проще, когда человек несчастен. Меньше теряешь". Мамочка прощально улыбнулся и пожелал удачи. Но в глазах его я прочел фразу: "Чтоб ты, гад, сдох со своей безмятежной московской жизнью!"

В Кабуле мне рассказывали про парня, чуть было не попавшего в психиатрическое отделение из-за маниальной депрессии, в бездну которой вогнала его война. Мысль о самоубийстве медленно, но верно грызла его мозг, и, возможно. догрызла бы, если бы не "счастливый" случай - контузия, в результате которой парень просто-напросто забыл свое прошлое. Он был счастлив, потеряв память. Однополчане по очереди рассказывали ему историю его жизни, но он все время задавал один и тот же вопрос: "Ребята, а чего мы делаем в Афганистане?" Но никто не мог дать ему убедительного ответа.

А как забыть лейтенанта, встреченного в Ленинграде?!