Спрятанная война

В прошлый приезд сюда я познакомился с парнем, лежавшим в психиатрическом отделении ЦВГ и обеспокоенным тем, что у него исчезла тень. Точь-в-точь как в пьесе Шварца. Логически, с пафосом в голосе он доказывал, что человек без тени не может, не должен жить. Несколько раз он пытался покончить жизнь самоубийством Этот случай всплыл в памяти уже в Москве, когда Леня Раевский, "афганец", студент МГУ, поведал мне замысел своего киносценария, главными героями которого должны стать ветераны Афганистана, вернувшиеся домой с войны. От всех прочих людей их отличает одно отсутствие тени. Был тут погребен какой-то страшный смысл, до которого невозможно докопаться на трезвую голову. Вот тогда я и понял: то, что происходило в Афганистане вне стен психиатрического отделения ЦВГ, и было истинным сумасшествием. А "психушка"

ЦВГ - лишь способ уйти, избавиться от безумия, именуемого войной.

Прежде всего давала сбой психика тех, кто воевал в составе десантно-штурмовых подразделений - наиболее самозабвенно и жестоко. Я знавал одного из таких людей, прозванных здесь "рэмбовиками". Парень служил второй срок в Афганистане. Бросив в стакан с желтой жидкостью сухого спирта, пять ложек растворимого кофе и вылакав его до дна, он сказал: "Водка - вода. Спирт - горючее. Понимаешь, с головой мужика на войне происходит то, что с головой бабы во время аборта: рвутся логические связи...

Пить будешь?" Я заколебался, потому что у меня от одного вида этой смеси нутро свело в морской узел, а он, должно быть, посчитал меня придурком, с которым и разговаривать-то без толку, не то что пить.

Начальник психиатрического отделения ЦВГ полковник Фролов, пришедший на прощальный ужин, сразу же отказался отвечать на мои вопросы.

Я спросил:

- Боитесь?

Он сказал:

- Разве человека, который видит перед собой лужу и не идет в нее, следует называть трусом? Мне 50 лет. Я полковник. К чему же мне портить самому себе жизнь?

Логика его была пуленепробиваемой.

Я вышел во двор.

Солдат опять предложил мне сгущенку: на сей раз цена была ниже, но все равно не по карману командированному в Афганистан журналисту.

Прислонившись спиной к стеле, содрогаясь, точно на электрическом стуле, всем своим миниатюрным телом, плакала женщина, одетая в военную форму. Слезы все еще текли из ее глаз, оставляя на обветренных щеках тонкие белесые от соли бороздки, словно полосы на вспотевшем конском крупе после резкого удара хлыстом.

- Вы не с пересылки? - спросила она, перемогая судороги в горле.

- Нет, просто журналист, - ответил я и тут же пожалел, что я не с пересылки, потому что женщина разрыдалась пуще прежнего. Губы ее задрожали. Разлетные брови сошлись у переносья.

- Я могу вам как-то помочь?

- Да как вы можете мне помочь в этом дурдоме? - Она по-детски, кулачками потерла мокрые глаза. - Вызвали меня сюда из Мазарей сделать один блатной аборт... Обещали отправить обратно - там все мои вещи остались - и забыли. Сегодня утром ездила на аэродром, погрузили нас всех в транспортники, вот-вот должны были взлететь... - она опять всхлипнула, ..а потом согнали с борта и начали грузить армейские архивы. Все вещи мои уж небось разворовали...

- Прекрати истерику. - Резкий мужской голос раздался из-за моей спины. - И без тебя делов невпроворот.

Это был майор, выскочивший на улицу в одной тельняшке. "

Он спросил:

- Вы кто?

Я сказал:

- Журналист.

- Прекрати реветь! - опять рявкнул он, подмигнув мне. - Видишь журналист, так его и так... Ей-бо, прекрати!

- Да мне вот только сюдашеньки печать постави-и-и-ть, товарищ майор, жалобно завыла она, - подпись и на пересылку отправи-и-ить...

Он сказал:

- Не обращайте на бабу внимания, товарищ журналист.

Как все бабы - дурная. Просто нервный срыв. Нештатная ситуация. Люди очень устали. Приезжайте завтра.

Я спросил:

- Но завтра здесь уже никого не будет, верно?

- Тогда не приезжайте завтра. Всего вам! - Он деланно улыбнулся, показав желтые, как дедово домино, зубы.

Майор взял женщину за руку и повел в модуль. На прощание она бросила мне через плечо скудную, жалкую улыбку.

Я прихватил эту улыбку с собой в дорогу. На память.

II

С каждым днем войск в Афганистане становилось все меньше, 40-я армия отходила на север, словно море в отлив, и ты, заскакивая днем в безоружное совпосольство, чувствовал себя - вместе со всей дипломатической братией зайцем в лесу, кишащем волками. Зайцем, который, прижав уши, судорожно сжимал в лапах здоровенный плакат: "Ребята, давайте жить дружно!" Теперь мы активно примирялись со всем лесом, а волков с недавних пор стали официально величать "вооруженной оппозицией".

Часто вспоминалась песенка, которую любил напевать знакомый парторг полка:

По дороге по долине ехал полк в одной машине,

Но вдруг вышел серый волк - тогда мы его убедили:

Ты не бойся, старый волк, не щелкай зубами.

Мы кадрированный полк и тебя боимся сами.

Армия уходила и в какой-то момент отобрала у журналистов давным-давно розданное им оружие - пистолеты Макарова.

Под опустевшей портативной кобурой на груди репортерское сердце забилось чуть быстрей.