Спрятанная война

Трудно определить, чему нам удалось научить Афганистан, однако много легче установить степень влияния Афганистана на советских людей, воевавших и работавших там.

Старческим мановением брежневской руки они были брошены в страну, где подкуп, взяточничество, бесчестность, спекуляция, наркотики были не менее обычны, чем у нас очереди в магазинах. А эти инфекционные болезни поопасней тифа или гепатита. Особенно если они приобретают характер эпидемии.

Наш советнический и офицерский корпус моментально поделился на две фракции - Хальк и Парчам. И та война, которая шла внутри НДПА, переметнулась и на членов КПСС, работавших в Афганистане. К середине 80-х уже не собака виляла хвостом, но хвост - собакой.

Время шло, и мы постепенно стали походить на Балаганова и Паниковского, которые давно поняли, что золота в гирях нет, но все равно продолжали пилить их с еще большим остервенением.

Война тянулась девять долгих лет - почти одну седьмую часть всей советской истории.

В восьмидесятом году 40-я армия была такого же возраста, что и я: большинству солдат не перевалило еще и за двадцать. Но в последний раз, когда я был в Афганистане, с холодным ужасом вдруг заметил, что теперь армия младше меня на 10 лет.

Одно "поколение входило в Афганистан. Совсем другое его покидало.

По официальной статистике, за годы войны мы потеряли в "нашем южном подбрюшье" около 15 тысяч людей, были ранены 36 тысяч. Без вести пропавших - более 300 человек.

Дрожащий росчерк пера дряхлеющего "полководца" стоил нам около 60 миллиардов рублей.

Но разве можно сравнивать эти потери с потерями нравственными?

В Афганистане мы бомбили не повстанческие отряды и караваны, а наши идеалы. Эта война стала для нас началом переоценки наших этических ценностей. Именно в Афганистане изначальная нравственность нации вошла в вопиющее противоречие с антинародными интересами государства.

Дальше так продолжаться не могло. И не случайно, что идеи перестройки победили именно тогда, когда война достигла своего пика, - в 85-м.

Но неужели за прозрение нам следовало платить ценою 15 тысяч молодых жизней?!

Вспоминается разговор между офицерами, услышанный в январе 89-го на баграмском аэродроме:

- Польза от этой войны, - сказал один из них, - хотя бы в том, что здесь мы вкусили от древа познания. Социализм потерял тут свою девственную непорочность.

Как заметил один наш генерал - ученый, с которым я близко сошелся в Афганистане, - все победоносные войны, которые вела Россия, вели к усилению тоталитаризма в стране, все неудачные - к демократии...

Я часто встречал людей, искавших позитивную сторону этой войны. Одни говорили так: "Нет худа без добра. Если бы не ввели войска сюда, то наверняка бы - в Польшу. А это стало бы еще большей катастрофой".

Другие утверждали, что в Афганистане мы испытали и довели до совершенства многие виды оружия и боевой техники.

Но таких было мало, и спорить с ними не стоило, потому что они отличались непробиваемой твердолобостью и упрямством, подобно танку.

Однако не только сама война наносила ущерб нашей морали, но и многолетнее официальное вранье о ней в газетах и по телевидению. Я не виню журналистов. Если кто из нас и пытался писать правду, то военная цензура виртуозно превращала ее в ложь.

Человек, в той или иной мере связавший свою жизнь с Афганистаном, находясь там или регулярно приезжая туда, проходил приблизительно через четыре стадии понимания того, что там происходило.

Первая стадия (длилась обычно до трех месяцев, в зависимости от прозорливости или догматизма вновь прибывшего): "Война идет нормально, надо добавить еще двадцать-тридцать тысяч войск, и тогда вообще все будет чик-чик".

Вторая стадия (пять месяцев): "Уж коли мы ввязались в это гиблое дело, надо быстрее довоевывать. Тридцатитысячной добавкой тут не обойтись. Чтобы перекрыть границы, нужна еще по крайней мере одна армия".

Третья стадия (еще полгода): "Нет, братцы, что-то тут глубоко не так. Ну и вляпались же мы!"

Четвертая стадия: "Братва, надо делать отсюда ноги. И чем быстрее, тем лучше".

И армия последовала последнему совету. Ушла из Афганистана, как могучий штангист с помоста, не взяв веса.

I

К концу 1988 года большая часть 40-й армии уже покинула Афганистан, но почти пятидесятитысячное войско все еще оставалось там, ожидая команды на вывод.

Декабрь незаметно перешел в январь, и тот потащился медленно, с ленцой, словно длиннющий товарняк на подходе к конечной станции - с коротенькими просветами-днями между долгими, изматывающими терпение, мерзлыми гулкими ночами.

К исходу первой январской недели потянул северный ветер, ударил мороз, в горах выпало еще на четверть снегу. Но на кабульских улицах он так и не появился, и ветер от нечего делать гонял проржавевшие консервные банки из-под солдатских сухпайков, пыль да песок.

Эвакуация нашего Центрального военного госпиталя (ЦВГ) началась 19 декабря, и сегодня, 9 января, там, по слухам, оставалось всего три-четыре врача, которые должны были улететь завтрашним утренним рейсом в Ташкент.