Спринт на шахматной доске. Как победить в блице

Поэмы эти о шахматах, о его любимой фигуре на шахматной доске — коне, о «беспородном начале», о гроссмейстерском звании, но главным образом — о нем самом. Так же, как он скромен был в оценке своих способностей в серьезных шахматах, так ревниво относился он к своей репутации блицора.

Иногда он говорил и писал о себе в третьем лице, называя себя «легендарным Чепукайтисом»; наиболее часто встречающееся слово в его поэмах — «Я».

Вспоминается Эдуард Лимонов, советовавший: «Пестуйте манию величия. Всячески культивируйте свое отличие от других людей. Нечего быть похожим на эту скучную чуму».

«Моцарт, подобно мне, — писал Лимонов и, спохватываясь, исправлялся, — точнее, я, подобно ему».

О чем баллада? Обо мне.

О самом главном, о себе.

Что я собою представляю
И почему окольный путь
Я всем другим предпочитаю.

Ищу порой парадоксальный,

Далекий разуму маршрут.
Мне лавры Михаила Таля
Заснуть спокойно не дают.
Моя уверенность от Бога.
Мой рейтинг сказочно высок.

Секрета нет —

Я просто — гений,
Немыслим мой потенциал,
Но дома я простой неряха,
тупица, лодырь и нахал.

Я уповаю на момент.

Я знаю все, что сам не знаю.
Мне трудно подыскать фрагмент,
Где я еще не побеждаю.

О том, что я ленивый — не скажу,

Что легендарный, знают повсеместно.
Я удивительно неправильно хожу,
В обычных рамках корифею тесно.

Отдать ладью для нас пустяк,

Ферзя для дела тоже можно.
На Капабланку я похож,
Но он, пожалуй, осторожней!

Это отрывки из его поэм. В последнем Чепукайтис называет кубинца Капабланка, обычно же он для него «дон Хозе» или просто «Хозе».

Я удивительно способен
Ходить туда, куда не все.
Что позволял себе на Кубе
В далеком прошлом Дон Хозе.

Характерны и последние строки поэмы:

В бездонных безднах бытия,
Где есть лишь шахматы и Я.

Хотя все здесь облечено в шутливую форму, эта потребность в самоутверждении и собственном превосходстве для психолога явилась бы, наверное, очевидным доказательством компенсации за непризнание заслуг индивидуума, действительных или воображаемых. Ведь первичным в игре является желание превзойти другого, стать победителем и в качестве такового удостоиться почестей.

Почет и престиж, жажда признания, по свидетельствам многих философов, является главным в человеческом поведении. Чепукайтис ревниво переживал, что он не гроссмейстер и даже не международный мастер, как будто звания эти, придуманные людьми, могли бы что-нибудь прибавить к его шахматному таланту.

В глубине души он считал себя сильнее многих мастеров и гроссмейстеров, этих тупиц, зубрил, выучивших какие-то форсированные варианты и воображающих, что это и есть шахматы. И он был в особенном настрое, встречаясь за доской с этими шахматными хорошистами, аккуратными и прилежными, боящимися сойти с накатанной дебютной дороги, вехи на которой обозначены в линаресах и дортмундах.

Хотя он выполнил несколько раз норму международного мастера, однажды был близок к выполнению и гроссмейстерского норматива, официального звания, такого поблекшего, растиражированного и девальвированного сегодня, он так никогда и не получил и чувствовал себя обиженным и обойденным. Эта обида, обида за непризнание его таланта читается в последней, жирно выделенной строке его книги: Мастер спорта СССР Генрих Чепукайтис.

И в обращении на экземпляре книги, мне подаренном: Товарищу и гроссмейстеру.

И в четверостишии одной из его поэм:

Гроссмейстера пока не дали,
Посмертно, видимо, дадут
И в книгу Гиннесса, наверно,
Вперед ногами занесут.

И можно представить, как сладко было видеть ему в таблице чемпионата мира среди сеньоров в Германии: GM Chepukaitis, когда инициалы Генриха Михайловича организаторы турнира приняли за титул.