Спроси у пыли

Да, я хочу знать, кто ответит мне на мой вопрос? Я обошел всю больницу, сверху донизу. Я разговаривал с докторами и их ассистентами, я встречался с сестрами и ассистентами сестер, я поджидал их в вестибюлях и коридорах, но никто не мог ничего сказать мне. Все они заглядывали в свои картотеки и говорили одно и тоже: она была переведена. Но она не умерла? Они в один голос утверждали: нет, она не умерла, просто ее перевели в другое место. Все мои усилия были напрасны. Я вышел на улицу под палящее солнце и поплелся к трамвайной остановке. Лишь в трамвае я вспомнил про подарки. Я оставил их где-то там, в больнице, в одной из многочисленных комнат ожиданий, даже не помню в какой. Плевать. Мрачный, я возвращался в Банкер-Хилл.

Если ее перевели, то это обязательно будет государственное или административное учреждение, потому что у Камиллы нет денег. Деньги. Вот у меня были деньги. Все три кармана моих брюк были напичканы деньгами, и еще есть дома в других брюках. Я бы мог собрать их и отвезти им, но ведь они даже не удосужатся сказать мне, что с ней случилось. Для чего же тогда деньги? Я так и так их потрачу! О черт, эти больничные коридоры, пахнущие эфиром, эти загадочные доктора, разговаривающие тихими голосами, их молчаливые, сдержанные сестры, они совсем сбили меня с толку. Я вылез из трамвая в полном отупении. Подымаясь на Банкер-Хилл, я остановился на полпути, сел на ступеньку и стал смотреть на город, распростершийся под моими ногами в сером мареве истекающего дня. Жар поднимался от этого марева и шибал в ноздри. Над городом плавала белая, словно туман, пелена, но это был не туман, это простирался дух пустыни, мощные струи, тянущиеся из Мохаве и Санта-Эна, бледные пальцы опустевших земель, вечно шныряющие в поисках своих похищенных детей.

На следующий день я выяснил, куда они отправили Камиллу. Из аптеки в центре города я позвонил по межгороду на коммутатор Федерального института психиатрии в Дел-Мария. Я спросил у телефонистки имя дежурного доктора.

— Доктор Дэниелсон, — ответила девушка.

— Соедините меня с его кабинетом.

Послышался щелчок, и другой женский ответил:

— Приемная доктора Дэниелсона.

— Это доктор Джонс, — размеренно заговорил я. — Соедините меня с доктором Дэниелсоном. Это очень срочно.

— Одну минутку.

Возник мужской голос:

— Говорит доктор Дэниелсон.

— Здравствуйте доктор. Это доктор Джонс, Эдмонд Джонс из Лос-Анджелеса. Из нашей городской больницы к вам поступила мисс Камилла Лопес. Как она?

— Пока ничего не можем сказать. Обследование только началось. Простите, вы сказали Эдмонд Джонс?

Я повесил трубку. Наконец-то я знал, где она. Но знать — это одно, попытаться увидеть ее — совсем другое. Похоже, об этом не могло быть и речи. Я поговорил со сведущими людьми. Во-первых, вы должны быть родственником пациента, и нужно доказать это. Во-вторых, требуется написать заявку на свидание, и после того как они все проверят, вас вызовут. Посылать больным письма и передачи нельзя. Нет, я не поехал в Дел-Мария. Я и так сделал все, что мог. Она стала душевно больной, и это уже точно не мое дело. И вообще, она же любила Сэмми.

Время шло, начались зимние дожди. В конце октября я получил для подтверждения корректуру книги. У меня появилось новое приобретение — «форд» 1929 года. Это был кабриолет, и бегал он быстрее ветра. Когда дожди прекратились, я стал совершать долгие прогулки вдоль голубого побережья: Санта-Барбара — Сант-Клемент — Сан-Диего. «Форд» катил вдоль белой разделительной полосы, сверху мерцали яркие звезды, мои ноги на приборной доске, в голове роятся планы относительно следующей книги. Так протекали дни и ночи, сливаясь в волшебный сон, о котором я не смел и мечтать. Я рыскал по городу на своем «форде», отыскивая таинственные аллеи, глухие парки, останки старых домов, свидетелей ушедших времен. Я дневал и ночевал в своем «форде», останавливаясь изредка, чтобы заказать гамбургер и кофе в незнакомых придорожных кафе. Это была жизнь для настоящего мужчины: странствовать, останавливаться и снова пускаться в дорогу, всегда в движении, белая линия вдоль извилистого побережья, можно расслабиться за рулем, закурить сигарету и попробовать отыскать хоть какой-нибудь смысл в этом озадачивающем пустынном небе.

Однажды ночью я проезжал мимо того места в Санта-Монике, где мы купались с Камиллой в наш первый вечер. Я остановился и стал смотреть на пенящиеся буруны, окутанные таинственной дымкой. Я вспоминал обнаженную девушку, резвящуюся в дикой свободе ночи. Ох уж эта Камилла, девочка моя!

Однажды, это было уже в середине ноября, я прогуливался по Спринг-стрит, заглядывая по пути в комиссионные книжные лавки. «Колумбийский буфет» находился всего в квартале от меня. «Да черт с ним, — подумал я, — в память о добрых старых временах», — и решил заглянуть в бар, выпить пива.