Спроси заклинателей духов

Мое внимание привлекли белые женские босоножки под нарами. Они настораживали, но спрашивать казалось неудобным, да и больше не было других следов, подтверждающих присутствие здесь женщины, и этот факт — босоножки — я отнес к случайным, не имеющим решающего значения.

Между тем Володя активно интервьюировал энтомолога Маршакова. Сережа Бурасовский снимал на кальку оставшуюся непройденной часть реки, манипулируя синим и коричневым фломастерами, я знакомился с обстановкой, то есть разведывал, чем бы тут поживиться на пользу нашей экспедиции, благо ребята сами предложили — не надо ли чего? — и налегал на чай, пытаясь вникнуть в суть научного быта.

Больше всего соответствовал расхожей модели ученого Володя Маршаков. Если вы представляете себе молодого человека с сачком в руках, с фанатическим блеском в глазах, если вы тут же вспомните Паганеля с его рассеянностью, доброй улыбкой и несгибаемым упорством, то вам легко создать в воображении примерный портрет омолонского ученого.

Когда Володя рассказывал о своей работе, сразу становилось ясно, что ничего важнее на свете, чем комары, которых он изучает, нет. И горе тому, кто попробовал бы спорить.

Мы понимали, что Володя Маршаков прав, — так нам от этих комаров досталось. И видели в науке спасительницу от грядущих бед, а в Володе — человека, который в скором будущем найдет средство извести-истребить все комариное племя.

Оказывается, уничтожать их напрочь он вовсе и не собирается, поскольку в природе нарушится биологическое равновесие, а это отразится на рыбе и птицах.

— А что же нам делать в ближайшем будущем? — унылый вопрос повис в стенах избушки.

— Сплавляться по другой реке, — засмеялся Володя.

— А на этой комары будут всегда?

— Всегда…

Володя с таким вдохновением рассказывал о комарах, с каким иной поэт под сенью ночи любимой шепчет о луне.

— А взвесить вы комара можете? Сколько же он, проклятый, весит?

Коля Докучаев отлавливает комара, и вместе с Маршаковым они водружают его на весьма хитроумное сооружение. Даже не верится, что в полевых условиях может функционировать такое чудо измерительной техники.

— Четыре целых и девяносто пять сотых миллиграмма, — читает шкалу Маршаков. — Упитанный!

Затем по нашей просьбе он достает коллекции насекомых. Он показывает свое богатство, и мы удивляемся. Никогда бы не подумали, что комарики, козявки, букашки-таракашки могут выглядеть столь красиво. Коллекции продуманы, видна система, а отсюда и гармония — вот в чем секрет.

Да, здесь было чему поучиться. И работоспособности, и энтузиазму, и самоотверженности. Что, к примеру, заставило начальника отряда Геннадия Короленко провести в стационаре в одиночестве всю зиму? До ближайшего жилья, до людей на метеостанции — семьдесят километров. В лучшем случае, людей можно увидеть раз в месяц, когда при хорошей погоде удастся на лыжах самому прийти к ним в гости. А остальное время? Смогли бы вы добровольно обречь себя на одиночество и отсутствие газет на всю зиму? Не знаю…

Все, конечно, зависит от точки зрения, от того, сколько своего настроения привнесет человек — и сразу же меняется, если можно так сказать, окраска предмета. Я видел однажды на юге, как сын моего друга, восьмиклассник Димка, наловив жаб, прятал их за пазуху, приговаривая «хорошие вы мои».

…Колыхнулся марлевый полог на двери — неслышно вошел Хохряков. Андрей Павлович только что из маршрута, устал. Присел к столу. Гостям не удивился, но задумчиво поскреб длинную окладистую бороду. Это ему принадлежат слова о том, что если в городе не встретились и не могли познакомиться, то, слава богу, хоть в тайге не разминулись. Каждый из нас был наслышан друг о друге.

…В избушку стремительно влетел молодой человек в зеленом полевом костюме и белой полотняной фуражечке. Человек ахнул при виде гостей, сдернул со стены полотенце и выскочил на улицу. Мы переглянулись — так вот они чьи босоножки!

— Пятикурсница биологического факультета МГУ, — пояснил Хохряков, — практикантка, ботаник. Людой зовут.

И тут пришла Люда. Ничего похожего на того человека, вернувшегося из маршрута, в ней не было. Она умылась, переоделась, а длинные золотистые волосы так шли к ее голубым глазам, что мы онемели, глядя на это омолонское чудо. Володя Христофоров начал лихорадочно искать на шее галстук, чтобы его поправить, хотя галстук две недели назад был оставлен в Магадане. Сережа Бурасовский, снимавший на кальку остатки пути, сбился с курса и повел синий фломастер реки в обратную сторону. Я, по свидетельству очевидцев, вытащил из чужой пачки «Аврору» и закурил, хотя бросил это занятие десять дней тому. Спокойны были только обитатели избушки. Везет же людям — привыкнуть к такому соседству!

Через двадцать минут Володя мне шепчет:

— Может, дальше никуда не поедем, а? Останемся тут, а?

— Эх ты, мотыга ясная… Самара — красны рукава…

Баба на пароходе к разладу. Пора отчаливать. Все вышли на берег провожать нас и фотографироваться.