Спровоцированный

— Раз что-то взбрело тебе в голову, ты все равно так и сделаешь. Ты всегда был таким. Как, например, когда тебя отстегали вместо Дрю за то, что он оставил вот эти самые ворота открытыми, и я лишился лучшего барана.

— Я потом неделю сидел с трудом. — Дэвид ухмыльнулся.

— Или когда я поймал вас с Уильямом Ленноксом.

Улыбка померкла.

— Пап...

Отец помрачнел лицом, глубокие морщины проступили в уголках глаз, отчего возраст стал очевиден. Глядел он строго вперед.

— Богом клянусь, Дэвид, как же я хотел, чтоб ты солгал. Я не хотел верить в то, что видел собственными глазами.

У Дэвида сдавило грудь.

— Знаю. Мне очень жаль.

— Но ты не стал отрицать.

— Я... не мог. Я...

— А вот он быстренько начал отнекиваться.

«Боже».

Воспоминание о предательстве походило на удар ножом в живот. Уильям сказал, что они ошиблись. Что Дэвид его заставил, уговорил пообниматься, хотя сам Уильям якобы этого и не хотел. Дэвид бессильно покачал головой.

— Как тобой можно гордиться? — печально изрек отец и, развернувшись всем телом, пригвоздил Дэвида суровым взглядом. — Но и стыдиться тоже нельзя.

Страдание в глазах отца было нестерпимым.

— Мне очень жаль, — печально повторил Дэвид.

— Знаешь что, Дэви?

— Что?

— Уильям Леннокс — хотя теперь он сэр Уильям — женился на чудесной английской леди, и у них подрастает крошечная девчурка. Я слыхал, скоро родится еще ребенок.

— Правда?

Дэвид попытался вообразить Уильяма с дочерью. Интересно, у нее такие же желтовато-зеленые глаза, как у отца? Те же темные волосы? Или она похожа на мать?

— Да, правда. В отличие от тебя он не мучается угрызениями совести. — Отец вздохнул. — Но как я уже говорил, ты никогда не искал легких путей, из-за чего временами мне хочется разрыдаться.

Дэвид решил смолчать, а отец вновь глядел на долину.

— Твоей матери я не рассказывал, — немного погодя произнес отец. — А то она начала бы переживать, что ты отправишься в ад.

Дэвид сглотнул, его захлестнуло чувство вины.

— Спасибо.

— Я много размышлял и пришел к выводу, что это не грех, Дэви, если ты ничего не предпринимаешь. Господь посылает нам испытания, которые иногда кажутся жутко несправедливыми. Например, как у Ионы²⁰. Но нам неизвестны все Его замыслы. Все, что мы можем, — это подчиняться Его воле и поступать правильно.

Дэвид промолчал. Да и что тут скажешь? Сглотнув ком в горле, он будто проглотил частичку собственного сердца и изо всех сил пытался взять себя в руки, чтоб вконец не опозориться и не залиться слезами.

Однако отец вроде бы высказал все, что хотел. Закончив последнюю фразу, он замолчал и смотрел строго вперед, будто где-то там крылся ответ. Намек, что пояснил бы Господни причуды.

— Холодно, пап, — проговорил Дэвид. — Давайте вернемся?

— Иди, — не повернув головы, сказал отец. — Я побуду здесь еще немного. Скоро приду.

Он оставил отца разглядывать земли, которые он обрабатывал всю жизнь, и побрел вниз по склону. Было всего четыре часа, а уже начинало темнеть. Черт, как же коротки зимние дни.

Значит, Уильям женился и обзавелся детьми. Вряд ли этому стоило удивляться.

Однако новости почему-то пробудили воспоминания о Мёрдо Балфоре, которые он сумел спрятать в глубинах сознания. Вот уже несколько недель Дэвид о нем не думал. Они не виделись с того самого вечера, когда встретились с Йеном Макленнаном. Надо полагать, он вернулся в Лондон. Дэвид понимал, что вряд ли они когда-то свидятся, и тратить время на думы совершенно бессмысленно. Но все равно размышлял.

Обозлившись, Дэвид наказывал себя образами Балфора с Изабеллой Гэлбрейт, правда, сомнительно, что его выбор падет на нее. Скорее, он выберет похожую женщину. Красивую и воспитанную. Дэвид представил, как Балфор ее целовал, опускался меж мягких белых бедер. Представил их с выводком темноволосых детишек. У них будут прекрасные дети.

А потом припомнил светившиеся вожделением глаза, рукой Балфор обхватывал член и не сводил взгляда с лежавшего ничком удовлетворенного Дэвида.

Он вспомнил интимные прикосновения, которых никогда не позволял и вряд ли позволит вновь.

«Ты прекрасен».

Господи.

Тот вечер — самый сладкий миг в жизни Дэвида. И даже считая себя грешником, что вымостил себе дорожку в ад, Дэвид сомневался, что способен покаяться. Эдакая горькая радость. Сказать по правде, горечи было больше. Приятно осознавать, что впервые в жизни он познал такую нежность, но ох как горько осознавать, что этого больше никогда не случится.

На миг Дэвидом завладела тьма: горе, одиночество и зависть вспыхнули внутри подобно адскому пламени, ревели, разрушали и оставляли от него лишь оболочку. Он распахнул глаза, сообразив, что стоял согнувшись и рукой упирался в бедро, а горло сдавило от непролитых слез.

Вскоре боль угасла. Выпрямившись, он завернул все мысли в черный креп и убрал в самый дальний уголок сознания. Нельзя об этом думать.