Спрут

Когда Пресли впервые появился в Лос-Муэртос, миссис Деррик встретила его с распростертыми объятиями. Наконец-то появилась родственная душа! Она предвкушала долгие беседы, которые будет вести с молодым человеком о литературе, искусстве, морали. Но Пресли разочаровал ее. То, что он так мало интересовался литературой, — если не считать нескольких своих кумиров, — ее несказанно шокировало. Его полное безразличие к стилю, к изысканному английскому языку она восприняла как оскорбление. А когда он изругал и грубо осмеял утонченные рондо, сестины и игривые стишки, которыми изобиловали литературные журнальчики, это показалось ей бессмысленной и неуместной жестокостью. Любимого им Гомера, воспевавшего сражения и горы трупов, варварские пиры и буйные страсти, она находила неистовым и грубым. В отличие от Пресли она не видела никакой романтики и никакой поэзии в окружающей ее жизни — за этим она мечтала поехать в Италию. Его Гимн Западу, о котором он только один раз бессвязно и горячо попытался рассказать ей, — Гимн Западу с его ключом бьющей жизнью, с его искренностью и благородством, дикостью, героизмом и бесстыдством, показался ей возмутительным.

— Знаете, Пресли, — сказала она ласково, — это не литература.

— Слава богу, нет! — воскликнул он, стиснув зубы. — Вы правы.

Чуть позже один из конюхов подал к крыльцу веранды коляску, запряженную парой гнедых, и Хэррен, переодевшись и взяв черную шляпу, отправился в Гвадалахару.

Утро было чудесное, на небе ни облачка. Но, выехав из тени деревьев, обступивших дом, на Нижнюю дорогу, по обе стороны которой раскинулись поля, Хэррен поймал себя на том, что внимательно поглядывает на небо и на еле заметную линию холмов позади ранчо Кьен-Сабе. Было в ландшафте нечто неуловимое, что на его взгляд, безошибочно указывало на близость дождя — первого осеннего дождика.

— Отлично! — пробормотал он, трогая кнутом гнедых. — Поскорей бы только плуги пришли.

Плуги эти Магнус Деррик заказал на одном заводе на востоке страны несколько месяцев тому назад, так был недоволен плугами местного производства, которыми до сих пор пользовался. Однако с доставкой произошла необъяснимая и досадная задержка. Магнус с Хэрреном рассчитывали, что не позднее этой недели плуги будут у них в сарае, но посланный за ними человек выяснил только, что они все еще в пути, где-то между Нидлсом и Бейкерсфилдом. Теперь, по всем признакам, можно было со дня на день ожидать дождя и, дождавшись, чтобы земля как следует отмокла, приступать к пахоте, однако, похоже было, что поля так и останутся не паханными из-за отсутствия хороших машин.

До прихода поезда оставалось десять минут, когда Хэррен приехал на станцию. Вчерашние сан-францисские газеты пришли раньше и уже продавались. Он купил пару газет и стал их просматривать, пока свисток не оповестил, что поезд подходит.

В одном из четырех пассажиров, вышедших из вагона, Хэррен узнал отца. Он привстал, резко свистнул и помахал; Магнус Деррик, увидев его, быстрым шагом пошел к коляске.

Магнус был шести футов ростом и, несмотря на свои без малого шестьдесят лет, выправку имел кавалерийскую. Он был широк в плечах и импозантен: в нем чувствовалась порода, своим достойным видом он невольно внушал почтение. У него были тонкие губы, широкий подбородок и — фамильная черта — большой горбатый нос, как у герцога Веллингтона в старости, судя по портретам. Он всегда был гладко выбрит. Его густые, с сильной проседью волосы слегка завивались на висках. На нем был сюртук, серый цилиндр с широкими полями; в руке он держал трость с набалдашником из потемневшей от времени слоновой кости.