Спутники Волкодава

Эврих поморщился, кляня себя за то, что не смог ясно и убедительно объяснить самой простой вещи. Хрис, правда, тоже не сумел поколебать убеждений Верцела, но едва ли это могло служить оправданием юноше. Кстати, Хрис говорил, что при случае намерен показать Эвриху настоящий невольничий рынок, прозванный в Аланиоле Дурным. Зачем ему это понадобилось, он не объяснял, но, верно, что-то ему там понадобилось — у Странника везде находились какие-то дела. Возможно, впрочем, он посещал только нужные места, но тогда выходило, что таких было чрезвычайно много…

— Отлично, тут я все уладил, товар доставят прямо к Верцелу, — сообщил Хрис, выныривая из-за ближайшей рамы с растянутыми на ней заготовками красной кожи. — Я не позвал тебя с собой, потому как дело проворачивал не совсем законное и лишние свидетели могли не понравиться продавцу. Но ежели б я решился закупать кожи через цех Красильщиков, пришлось бы сюда еще раза три-четыре приходить, а я от этих ароматов дурею, как от невыстоянной бражки. Пошли-ка отсюда поскорее, я гляжу, ты тоже с лица спал. Хотя, должен предупредить, зрелище, которое тебе предстоит увидеть, будет похуже этих запахов, ибо путь наш лежит на Дурной рынок.

— Хрис, а зачем нам туда идти? Ты ведь рабов покупать не собираешься? — озабоченно спросил Эврих, пробираясь вслед за товарищем по краю площади к устью одной из впадавших в нее улочек. — Или, если тебе так уж надо там с кем-то словечком перемолвиться, может, ты туда без меня сходишь?

— Ни в коем случае. Без тебя никак нельзя. Я тебе, помнится, обещал открыть секрет, коим я совесть свою после всяких неприятных происшествий лечу? Так вот на Дурном рынке это делать лучше всего.

— Погоди-ка, я, кажется, начинаю догадываться. Ты что же, покупаешь там рабов, а потом отпускаешь их на волю?

— Почти угадал. Только не рабов, а раба, не столь уж я богат. Кроме того, просто так отпустить на волю раба нельзя, ни к чему хорошему это не приведет — он же с голоду помереть может. Его, понимаешь ли, потом еще и пристроить каким-то образом надо, а это самое трудное. И еще: я же, как-никак, торговец и, стало быть, даже совесть свою тотошкая, о пользе дела забывать не могу.

— Что-то я тебя не понимаю, — подозрительно прищурился Эврих. — Чем больше на тебя смотрю, тем сильнее твоему хитроумию дивлюсь: как это у тебя получается — и совесть лечить, и выгоду с того получать?

— Сейчас объясню. Ты думаешь, Верцел обрадуется, если мы ему раба приведем и скажем: возьми его в работники, хотя бы за кров и харчи? Ничуть не бывало! У него людей и без того хватает, и лишние руки, а особливо рот, ему ни к чему. А другим и подавно. Так?

— Ну, допустим.

— Значит, если мы раба купим и отпустим, есть у него два пути: воровать или милостыню клянчить. А таких тут — ты заметил? — и без того пруд пруди. Девка еще телом своим торговать может, если оно не слишком поношенное и вид имеет. Но это, как говорится, к слову. — Хрис выбил из носа травяные катыши и с облегчением вздохнул. — Итак, если земли у отпущенного тобой раба нет, руки его никому не нужны и пристроить его нам совершенно некуда, остается только взять его с собой в Мономатану, верно? И разумно будет, согласись, выбрать раба, который родом оттуда, куда мы плывем. Он там скорее приживется, а может, родичей или друзей отыщет.

— Правильно. Но выгоды я пока что во всем этом никакой не вижу.

— Про места тамошние он нам расскажет? Языку местному или диалекту хоть чуть-чуть обучит? Чем не выгода? Да мало ли что полезного можно услышать, если у человека охота говорить про родные места появится! Желательно, конечно, чтобы человек этот был женщиной, им и в неволе хуже приходится, и удрать труднее, и разговорить их проще. Вот только денег, как всегда, в обрез, и разные из-за того неприятности случаются. Купил я как-то раз старуху одну — ну так заболтала, так заговорила, что, стоит вспомнить, — до сих пор звон в ушах стоит!

Эврих покосился на товарища, вновь и вновь поражаясь, как ловко тот все расставляет по полочкам и как складно у него все получается. Не зря и в родном городке все в нем души не чают, и в других местах знакомцев не счесть, и Верцел к нему, как к сыну родному, относится. А дочка Верцела так и вовсе с раскрытым ртом, как пророка слушает, глазами ест, хотя и старается виду не показать. При воспоминании о Вивилане, с первого дня знакомства предложившей звать ее просто Ви, юноша насупился и закусил губу. Девчонка, слов нет, хорошенькая, но чтобы он после предательства Элары еще хоть одной, хоть на вот столечко доверился? Да ни в жизнь — как Павилий говорит.

7