Спутники Волкодава

Помимо зеркала у подруг Вивиланы была и еще одна причина завидовать ей: никто из них не имел таких роскошных, густых и волнистых волос редкого красно-коричневого оттенка. Спускаясь до талии девушки, они украшали ее лучше всяких драгоценностей, и, сознавая это, она не ленилась расчесывать их по несколько раз на дню. Утомившись гримасничать перед зеркалом, Вивилана вооружилась костяным гребнем, дюжиной хитроумных шпилек и заколок и принялась мастерить невиданную прическу, благо из такого прекрасного материала создавать ее было одно удовольствие. Однако занималась она на этот раз своим любимым делом без обычного увлечения, ибо мысли ее заняты были совсем иным.

Какие бы затейливые прически она ни изобретала, какие бы диковинные наряды собственного изобретения и изготовления ни надевала, выходя к столу, ни единожды ей не удавалось заметить в глазах Хриса того восторженного огонька, который нет-нет да и вспыхивал в глазах Эвриха. До недавнего времени Вивилана надеялась, что рано или поздно Странник обратит на нее внимание, не может не обратить, но после того, как он с этим золотоволосым красавчиком привел с Дурного рынка двух рабынь, уверенность ее в собственной неотразимости несколько поколебалась. То есть, конечно же, она была во всех отношениях несравнимо привлекательней этих девок, но они-то отправятся с Хрисом в Мономатану, а она останется здесь, и не известно, когда в следующий раз увидит Странника. И увидит ли вообще… А если он к тому времени обзаведется женой?

Впрочем, мысль о будущей жене Хриса почему-то не так раздражала девушку, как воспоминания о купленных им с Эврихом рабынях. Обе они, на ее взгляд, были ни на что не годны. У хилой, заморенной девчонки из Саккарема левое плечо было значительно выше правого, и от одного вида ее на душе становилось пакостно и уныло, как в беспросветно дождливый день. Тьфу, и только!

Вторая, чернокожая, в возрасте Хриса, лет этак тридцати — тридцати пяти, была недурна собой, если кому-то нравятся мономатанки. Круглые налитые груди не могла скрыть даже грубая дерюжная хламида, заменявшая ей тунику, тяжелые бедра, правильной формы овальное лицо с крупными, выразительными чертами, черные курчавые волосы… Словом, была бы она по-своему даже хороша, если бы не чересчур широкие плечи и несильная, но сразу бросающаяся в глаза хромота, сводившая на нет все ее прелести. Глядя на подпрыгивающую, дергающуюся походку чернокожей, любому становилось ясно, что работник из нее тот еще, а вместе с саккаремкой они составляли столь потешную пару, что Вивилане стоило немалых усилий удержаться от смеха.

Смех, впрочем, быстро сменился раздражением, когда она услышала, что Хрис с Эврихом не только кличут калечных рабынь по именам, но и разговаривают с ними как со свободными, просвещенными аррантками. Будь эти рабыни писаными красавицами, найти объяснение такому поведению мужчин было бы нетрудно. В конце концов, даже если бы Хрис привел с Дурного рынка мальчика, и это можно было бы понять, в просвещенной Аррантиаде умели относиться терпимо к человеческим слабостям и странностям, хотя и не поощряли их. Но купить двух калек — это было явное извращение, понять которое нормальному человеку совершенно невозможно. Объяснение отца, сводившееся к тому, что Хрис дал какому-то Богу обет за спасение своей жизни дарить свободу рабам, кое-что проясняло, но тогда получалось, что Странник и его друг невероятные скупердяи и скареды. Верцел попытался разубедить Вивилану и в этом и довольно долго толковал о том, что калекам в неволе живется несравнимо хуже, чем здоровым рабам, и Хрис, безусловно, совершил доброе дело, выкупив этих уродок. Дней пять-шесть девушка наблюдала за отношениями между бывшими рабынями и их господами и должна была признать, что отец оказался, как всегда, прав. Хрис, и прежде казавшийся ей идеальным мужчиной, поднялся в ее глазах на недосягаемую высоту, но тут Вивилана заметила, как смотрит на него эта чернокожая, и испытала совершенно незнакомое ей прежде тягостное чувство.

Тощая кривобокая саккаремка, кажется, с первого взгляда влюбилась в Эвриха. Во всяком случае, когда ему вдруг стало плохо и он едва не рухнул посреди двора, она начала квохтать и хлопотать над ним, как наседка над цыпленком, чего рабыне, даже отпущенной на свободу, делать не пристало. Хрис осмотрел занемогшего и, решив, что слишком рано начал таскать его по городу, велел юноше еще денек полежать в постели. Попросив Хатиаль приготовить ему какое-то особенное питье и сделать компрессы на рану, он на следующее утро, как обычно, отправился по делам, так эта кривобокая весь день над парнем просидела, словно мать или сестра родная. И смотрела на него влюбленными, да-да, влюбленными, как это ни дико, глазами!