Спутница по июньской ночи

– Знаете, как Абрам ждал Сару на остановке? – спрашивает Феликс, стаскивая с головы шапку и расстегивая ворот дубленки. – Сара, значит, сказала ему: встречай меня, Абрам, после работы…

Настену всегда волнуют и радуют маленькие теплые домики, мимо которых проезжают они на окраине города, Засыпанные снегом, приземистые, темные, они как-то доброжелательно и спокойно смотрят небольшими окнами на проносящиеся мимо машины. Настене кажется, что здесь живут особенные люди, никуда не спешащие. Вечерами они ходят друг к другу в гости и так долго пьют чай из пузатых самоваров, что их носы становятся морковного цвета, а продолговатые, узкие лица – цвета вареной свеклы. Однажды взглянув на самовар, они замечают в нем свое отражение и потом долго смеются, показывая на него пальцем. А вечером, когда они уходят домой, где их ждут маленькие серьезные дети, эти люди обнимаются и раздают поцелуи, словно прощаются навек…

– Эрик, возле конечной остановки нас ждут Горелкины, ты не забыл? – на всякий случай спрашивает мама.

– Я помню, разумеется, – рассеянно отвечает папа, то и дело поправляя очки и дергая рычаг передач – пошел сложный участок с крутым подъемом.

Город, можно сказать, закончился. Сразу за подъемом промелькнули грязно-серые строения мясокомбината, несколько жилых домов из красного кирпича с двухскатными шиферными крышами и небольшая башенка с продолговатыми, узкими оконцами в самом верху. А потом – все. Речка. Мост. Горы песка. вытащенные на берег катера и баржи, неудобно лежащие на боку. Мелкие кустики приречной вербы, проточки и заливы, которые давно уже покрыты льдом: на нем неподвижными темными силуэтами горбятся над лунками рыбаки. И уже только после них начинается настоящий лес, который тянется далеко на северо-восток, пряча под хвойным покровом нарядно раскрашенные маленькие дачки, издали похожие на игрушечные домики, в которых живут скорее всего игрушечные люди…

– Горелкины! – вновь вскрикивает Аглая Федоровна, умудряющаяся все и всегда увидеть первой.

Едва они останавливаются, как подбегает Миша Горелкин (Угорелкин, зовет его Настена), веселый, возбужденный, в красной лыжной шапочке, лихо сбитой набекрень. Миша высок и у него уже обозначился темный пушок над верхней губой, который, как это ни странно, смешно молодит его. У Миши всегда какие-то дикие идеи: то он хочет на лыжах вернуться в город и зовет её с собою, то вдруг ночью уйдет в тайгу, чтобы проверить свою смелость…

– Настя, к тебе же обращаются, – мама сердито толкает ее в плечо. – Ты что, не слышишь?

Настена открывает свою дверку, и Миша вместе с шумом дороги врывается в машину.

– Настюха, пошли к нам! – Миша берет ее за руку, чтобы помочь выйти. – Там и Кира тебя ждет…

Настена внимательно и долго смотрит на постепенно скучнеющего Мишу и наконец коротко отвечает:

– Нет…

– И почему было не пойти? – вслух недоумевает мама, когда они уже едут дальше. – Вечно ты, Настенька, с какими-то странностями…

Аглая Федоровна поспешно поворачивается к матери и прикладывает длинный палец к тонким губам, густо покрытым вишневой помадой, что должно, видимо, означать: тихо, не травмируй психику ребенка. Это сейчас очень опасно.

IV

Почему все говорят: «В лесу, как в сказке»? Да нет же – неправильно это! Лес – это и есть сказка. Самая волшебная и таинственная… Одна эта вот елочка чего стоит: высокая, серебристая, стройная, запорошенная снегом, она выросла обособленно от остальных, потому что очень красивая и, наверное, гордая. Конечно, каждая птица захочет посидеть на ней и каждый ёж укроется под ее низкими, разлапистыми ветвями, где у самого ствола так темно и надежно… Но это – летом, а сейчас? Чьи это следы насквозь прошивают полянку и скрываются под еловым сумраком? А вот и еще какие-то строчки на снежном покрывале, и чем ближе к елке, тем их больше. Мыши? Да, они…А здесь разгуливала сорока, заглянула под ель, кого-то напугалась и рванулась вверх, ударившись о ветку. С пушистой ветви водопадом просыпался снег, и ветка облегченно прянула от земли, разминая онемевшие древесные суставы…

Настена трогает еловую ветвь, потом склоняется над нею и пробует различить ее запах. Едва уловимо пахнет хвоей, смерзшимся снегом и слабым теплом, которое живет под тонкой зеленой кожицей внутри каждой иголки. Ведь не зря птицы так любят сидеть именно на живых растущих деревьях и редко когда сидят на сухостоинах.

А вон тот пенек – разве не сказка? Настена даже улыбнулась, разглядывая его. Стоит под большой снежной шапкой, кругляшки от срубленных сучков совсем как глаза и рот, лопнувшая кора в аккурат на месте носа, немного кривого и тонкого, но так даже лучше. Вид у пенька озорной, задиристый. И вот уже и самой Настене хочется поправить вязаную шапочку, подбочениться – ответить на молчаливый вызов, войти в эту сказку и узнать, кто это такой…

– Настенька! – кричит мама. – Ты куда пропала-а-а? Немедленно иди помогать!