Спутница по июньской ночи

А все-таки – Луна… Не отвести от нее глаз. Так и пьет и никак не напьется взгляд ее светом, и уже трудно разобрать – кто кому нужнее и кто кого любит больше. И если луна, как пишут в умных книгах, естественный спутник земли, то кто для нее человек? Почему эти книги не скажут, что человек – естественный спутник луны? Не в том смысле, что – попутчик, а именно – спутник. И если Земля – Мать человечества, то кем же приходится ему Луна? Надо будет спросить у отца – он все знает. Может быть, Луна – старшая сестра? А может…

– Настенька, доченька, не отставай! – кричит мама далеко впереди. Голос у нее радостно-возбужденный, звонкий и молодой, совсем не похожий на тот, каким она говорит дома.

Но вот уже и горка, с которой все они так любят кататься. Она довольно круто падает вниз, плавно поворачивает вдоль речки и постепенно упирается в щетинистую полосу леса, за которой пробита дорога в город. Самое опасное – середина спуска, когда надо поворачивать вдоль речки… Хорошо спускаться по свежему снегу, когда скорости нет, тогда даже Настена с Кирой благополучно добираются до леса. А если, как сейчас, снег плотно сбит и утрамбован лыжами и морозом, когда он матово светится под луной и даже на взгляд кажется опасно-скользким и жестким…

– Держи-ись!

Сбоку, на скорости, на них налетает Миша. В последний момент он хочет затормозить, но не успевает, и Настена вместе с ним падает в сугроб. Нога неловко подвернута, палки где-то в снегу, и вообще ситуация – преглупейшая. Но вдруг у самого уха теплый ветерок, живой и скользкий, а потом такой же теплый шепот: «Наська, ты чего?»

– Ничего, – тихо отвечает она. – Больно ногу…

– Сейчас! Я сейчас…

Миша поразительно быстро поднимается на ноги и протягивает ей руку. А щека у нее горит, и как раз возле того уха, в которое… И Миша почему-то отворачивает лицо. Да что же это такое? Неужели он…

Миша срывается и отчаянно уносится вниз, поперечными проездами умело гася скорость, а Настена, сняв варежку, осторожно трогает то место, которое еще хранит горячее тепло Мишиного прикосновения.

Мама, Аглая Федоровна и Феликс барахтаются в снегу на повороте, и их свежие, веселые голоса далеко слышны. А снизу, навстречу им, поднимаются Михаил Васильевич и Мария Павловна Горелкины – Мишины родители. Впереди них с лыжами в руках торопится в гору Кира.

– Ну, дочка, поехали? – спрашивает отец. В спортивном трико он кажется выше и стройнее. Круглые очки его задорно взблескивают под луной, но Настена хорошо знает, как не хочется ему туда, вниз…

– Настя-я-а! – кричит снизу запыхавшаяся Кира. – Подожди, пожалуйста, меня-я-а…

– Поехали, – решается Настена. – Только, чур, я впереди…

–Хорошо, – обрадовано отвечает отец.

Перед поворотом, когда лыжи начали вырываться вперед, а Настена как бы уже не успевала за ними, она зажмурилась и повалилась набок. И тут же рядом с нею тяжело упал отец.

– Как, дочка, не ушиблась? – встревожено спросил он.

– Нет.

– А я, слава богу, очки не потерял…

И так смешно было слышать в его голосе чуть ли не мальчишескую радость от этого обстоятельства.

– Настенька! Держи меня-я-я!

Кира уже успела надеть лыжи и теперь катилась вслед за ними, испуганно присев на корточки и чертя палками по снегу. Даже издалека было видно, как боятся ее расширившиеся от страха глаза… В самый последний момент, перед поворотом, она упала на бок, и силой инерции её перекувырнуло несколько раз. Взблескивая под луною, в воздухе мелькали отполированные снегом поверхности лыж, наконечники лыжных палок, смеющийся Кирин рот.

– Уф! – Кира перевернулась в последний раз и оказалась в аккурат подле ног Настены. – Наконец-то я вас догнала…

Еще раз они падают уже на самом повороте, а дальше не страшно, дальше – пологий спуск и лес, таинственно и тихо живущий среди ночи.

– Догоняйте! – задорно крикнула уже возвращающаяся в гору мама, когда они проезжали мимо по пологому спуску. – Мы будем наверху.

– Настенька, – щебечет неумолчная Кира, – нашему Мишке пришла повестка из военкомата. Представляешь? И он совсем заважничал. А это их просто в шестнадцать лет на учет берут. А у него такой вид, словно бы он завтра в армию уходит. Воображаешь? Когда он вчера сказал…

У Киры две маленькие, черные косички с синими бантами, прыгающие по плечам, и круглые, веселые щеки. Глаза узкие, цвета грецкого ореха, но такие маслянисто-живые, так жизнерадостны и веселы, что от одного только взгляда на них Настену охватывает беспричинная радость.

– Он так и сказал? – тихо смеется Настена.

– Воображаешь? Но и это еще не все…

Луна поднялась ещё выше и искоса поглядывает на них, своих младших сестер, стоящих у самой кромки таинственного леса, из которого внимательно и весело наблюдают за ними чьи-то неотступные, блестящие глаза.

VII