Сравнительный анализ политических систем

В ходе своего духовного «крестового похода» муллы обвинили шаха в разрушении исламских ценностей. В стране, где свыше 90% населения являлись мусульманами–шиитами, шах выступал как носитель доисламских персидских традиций, восходящих к Киру Великому (600—529), основателю персидской империи. Он попытался соединить нравственные традиции Ирана («иранскую теологию») и материальные блага, которые можно было получить у западных держав — Соединенных Штатов, Великобритании и Франции: последние достижения науки, технологии, ядерную энергию и экономические займы. Но когда в конце 70–х годов экономический рост снизился, верность шаха традициям персидской культуры не обеспечила ему моральной поддержки. С религиозной точки зрения его отношение к персидской культуре, светским ценностям, связи с США и Великобританией доказывали нелегитимность его правления. Муллы обвиняли шаха в прозападной государственно–капиталистической политике, приведшей к тому, что иранцы начали подражать стилю жизни, принятому в Западной Европе и США, что привело к престижным расходам, кризису духовности, падению нравов и упадку культуры.

Для того чтобы остановить падение значения культурных ценностей, связанное с крахом монархического режима, муллы выступали за слияние священных и мирских ценностей в рамках единого теократического режима. Муллы полагали, что лишь они, а не светские властители типа шаха, обладали полномочиями для проведения в жизнь законов Корана и такого управления обществом, при котором Иран сможет вернуть себе духовную чистоту раннеисламского периода. Считая себя духовным центром иранского общества и вершиной политической иерархии, они призывали массы к борьбе с монархическим режимом. Разыгрывались мистерии и проводились ритуальные шествия, прославлявшие мученичество имамов (духовных лидеров) прошлого, пострадавших от несправедливостей правителей. Религиозные процессии и траурные церемонии превращались в политические демонстрации, символизирующие враждебность порочному режиму. С помощью этих мобилизующих действий, связывающих священные традиции с современной политической ситуацией, улемы ослабляли легитимность шаха, подрывали основы его власти и устанавливали новый теократический режим, руководимый религиозными законниками[123].

Заключение

При анализе перехода к мобилизационной системе в Германии, Китае, Вьетнаме, на Кубе и в Иране были рассмотрены три центральных вопроса: теоретические причины фундаментальных преобразований, вытекающие из них изменения в политике и влияние на социальные преобразования новой государственной политики. Во–первых, переход к элитистской мобилизационной системе с теоретической точки зрения явился результатом крайне неблагополучного стечения обстоятельств, связанного с одновременным углублением структурного, культурного и поведенческого кризисов. В каждой из пяти стран произошел распад проправительственной коалиции не из–за массовых репрессий, а из–за того, что ее деятельность была парализована и она не смогла разрешить основные социально–экономические проблемы. Полиция и судьи Веймарской республики сквозь пальцы смотрели на неистовство нацистов. Репрессивные меры, используемые наряду с согласительной тактикой, едва ли могли сокрушить радикальную оппозицию, противостоявшую правительствам Китая, Вьетнама, Кубы и Ирана. Напротив, непоследовательные репрессии привели к еще большему неподчинению режиму, так как снижали страх перед возмездием, не устраняя антиправительственных настроений. Зашедший в тупик процесс проведения политики, не сумевший стабилизировать быстрые социальные перемены, усилил неповиновение существующим властям.

Все пять названных режимов основывались на слабом институциональном фундаменте. В Веймарской республике государственные служащие, армейские офицеры и судьи демонстрировали весьма слабую лояльность демократическим принципам. Когда в 30–е годы правительство утратило дееспособность, канцлер и президент руководили страной главным образом посредством указов, а не проводя законы через рейхстаг. Правительственные учреждения в Китае, Вьетнаме, на Кубе и в Иране не имели под собой прочной институциональной базы. Находясь в зависимости от воли своих верховных правителей, они не разработали стабильные процедуры принятия решений, их деятельности не хватало инновационности и комплексности; поэтому они и не обладали четкими неперсонифицированными полномочиями и обратной информационной связью, без которой нельзя обойтись при проведении политики адаптации к меняющимся условиям.