Сразу после сотворения мира

Тогда Алексей Александрович крепко и ухватисто взял ее за рога – она мотала башкой и норовила вырваться – и повел в калитке. Время от времени, изловчившись, он придавал ей ускорение пинком в шерстяную мокрую задницу.

Коза упиралась, но шла, Элли хохотала на террасе, и дождь все моросил.

Выгнав козу за ворота и тяжело дыша, он вытер ладони о штаны, накинул крючок на калитке и вернулся в дом.

– Слушай, как у тебя ловко получается, – сказала Элли и опять захохотала. – Я так не могу.

– Смейся, смейся.

– Она бодается! Я маленькая была, и меня однажды боднула коза. Я упала, ободралась вся, прибежал папа и спас меня. С тех пор я их боюсь.

– За кого ты вышла замуж?

Элли посмотрела на него, подошла к столу и стала собирать посуду. Плетнев налил себе кофе, совсем холодного.

– Сварить свежего?..

– Нет, неправильно ты спросила, – сказал Плетнев и стал качаться на стуле. – Ты должна спросить: почему тебя это интересует?..

– Он актер. Довольно хороший. Много снимается и в театре играет. Все говорят – талантливый.

Плетнев молча слушал.

– Я ушла от него, потому что он все время врет, – продолжала она как ни в чем не бывало, и Плетнев чуть не упал. То есть на самом деле чуть не упал. Стул поехал и почти завалился. Алексей вскочил и подхватил его. – Мама всегда говорит, что нельзя качаться на стульях. Дурацкая привычка. И главное, он врет не потому, что плохой или злой человек, а просто так. Он говорит, это свойство любой творческой натуры.

– Вранье? – настороженно переспросил Плетнев, который точно знал, что врут все и всегда.

– Когда приезжает под утро, он врет, что стоял в пробке, но забывает, что пробок по ночам не бывает. Когда ему нужно уехать, он врет, что его вызвал режиссер, но забывает, что режиссер улетел на съемки в Минск и мы его провожали. Когда он не привозит еду, врет, что все магазины закрыты, но забывает, что полно круглосуточных! Он врет, что заболел, когда проспал, врет, что был на репетиции, хотя пьянствовал у друзей, и они назавтра мне рассказывают, как чудесно посидели!.. Он врет, что поехал на радио, уезжает почему-то в Питер и приезжает через три дня, забыв, что уехал на радио!.. Он вообще все время врет. Он говорит, что жизнь не на сцене и не под камерой до такой степени скучна и однообразна, что он все время должен придумывать себе другую. То есть врать.

Плетнев закинул руки за шею и опять стал качаться на стуле.

– Ладно бы, я его пилила за то, что опоздал или не приехал!

– А ты не пилила?

– Нет, – горячо сказала Элли. – Никогда. У нас в доме всегда было принято уважать чужие занятия! Если человек занят делом, ему никто не мешает.

– А если бездельничает?

Она сбилась и посмотрела на него.

– Не знаю, – произнесла с сомнением. – У нас никто не бездельничал.

Блаженная, подумал Плетнев. Точно, блаженная!..

– Нет, но отдых от занятий мы тоже очень уважаем! Дед, например, любил рисовать. Он рисовал каждую свободную минуту. Он не был великим художником, и вообще художником, он рисовал для души, но бабушке даже в голову не приходило сказать, чтоб он, например, вместо рисования сходил за хлебом! Или отвез ее на базар. А на Большой Грузинской жил его друг, по пятницам там собиралась большая компания, и мужчины играли в преферанс. Но он никогда не врал бабушке, что в это время у него заседание кафедры! Он говорил, что идет к Мерабу играть в преферанс! И не сочинял, что у него украли деньги, если он истратил их на бумагу и кисти! И не говорил, что летит в Ригу, когда на самом деле улетал в Кутаиси!

Рассказывая, она сварила кофе, и перед Плетневым на идеально чистом столе снова оказалась исходящая паром чашка.

Он уставился на чашку.

– Должно быть, со мной ему было очень скучно, – добавила Элли.

– Должно быть, – согласился Алексей Александрович.

– И он просто пытался так себя развлечь.

– Ну конечно.

– Я ушла на Новый год. Он сказал, что приедет сюда, на дачу, и не приехал. А позвонить невозможно, связи нет, ты знаешь.

– Знаю.

– Я весь вечер и всю ночь бегала в Дорино на поворот, звонила, звонила, и, в общем, в конце концов мы с мамой решили, что случилось несчастье, и я поехала в Москву.

– В новогоднюю ночь?

– Нет, уже утром. По-моему, в электричке мы ехали с машинистом вдвоем. Дома тоже никого не оказалось, и телефон у него не отвечал, и я… – Она вздохнула. – Я очень сильно волновалась. Положить тебе сгущенки?..

– Две ложки.

– Да, я знаю. Я звонила, как положено, во все приемные покои, потом в морги, потом в справочную службу МЧС, и все без толку. Потом приехала мама и тоже стала звонить. Он нашелся третьего января и сказал, что телефон у него украли, потому что на улице он упал в обморок и его отвезли в больницу. В эту больницу я, разумеется, тоже звонила, и его там не было, а когда он приехал домой, оказалось, что и телефон при нем, но он заявил, что ему потом вернули.

Плетнев покосился на нее.