Сразу после сотворения мира

В этой жизни ему принадлежит темпераментная первобытная женщина, целиком, как только может принадлежать. Она хохочет, когда ей смешно, носит оранжевый дождевик и майку с ослом и почти вытершейся Эйфелевой башней. Она очень правильно говорит, а целуется так, что при одном воспоминании у него, Плетнева, сводит затылок и еще что-то где-то сводит. Ее тело вылеплено и предназначено специально для него и для того, чтобы он делал с ним все, что заблагорассудится. В ней нет и не может быть никакой придуманной фарфоровой хрупкости, холодной стеклянной отполированности, и это не инструмент, предназначенный для работы – соблазнения мужчин.

Должно быть, потому что ей даже в голову не приходило его соблазнять, она соблазнила его так решительно и бесповоротно!..

…Я ничего о ней не знаю! О ее работе, образе жизни, друзьях.

Я знаю о ней все – как она дышит, двигается, смотрит, молчит, стонет, откидывает волосы, закрывает глаза.

С той моей женой все было наоборот. Я знал абсолютно все, кроме одного – какая она сама.

Никакая. Ее нет.

Есть нечто искусственное, придуманное отчасти ею самой, отчасти ее матерью, продиктованное образом жизни, кругом знакомых и необходимостью все время совершенствовать инструмент, предназначенный для соблазнения.

Почему я так испугался, когда все открылось? Чего я испугался?! Не мог же я на самом деле думать, что она – моя, что принадлежит мне полностью и целиком, как только может принадлежать женщина?! Зачем она мне? Нет, я всерьез любовался ею, и мне нравилось любоваться, но в любовании нет никакого смысла! Я с юности не люблю никаких картин и скульптур, даже гениальных, и имена художников путаю!..

Босиком он вышел на лужайку, сел в качалку и оттолкнулся от земли ногой.

Как хорошо.

– Ле-еш! – закричали из-за забора. – Леш, щас костер будем зажигать и мясо ставить! Тебя ждать?

– Нет! – проорал в ответ Плетнев.

– Нет?! – удивились за забором. – Опять нет, ты гляди! Чегой-то?!

– Я дома буду ужинать!

– Да нечего у тебя там ужинать!

– Чего ты там стрекочешь, стрекоза?!

– Да не идет опять! Полдня землю кидал и ужинать не будет!

– Отстань от него, может, не хочет человек!

Плетнев качался, наслаждаясь.

Над забором возникла Витюшкина голова.

– Леш, ужинать-то давай! Может, и по стопочке! Если американский советник отвернется. – И Витюшка подмигнул.

– Нет, Вить, вы без меня сегодня.

– А то давай! – Тут он вдруг посмотрел куда-то в сторону и так удивился, что даже лысина сделалась удивленной. – Ты глянь, Леш, чего там!

– Где? – спросил Плетнев и лениво обернулся. – Коза, что ли, опять?

Ничего необычного он не увидел, угол дома, газон, который хорошо бы постричь, кусты, забор с желтыми треугольниками солнца. Из непривычного было только тихое урчание автомобильного двигателя, раздававшееся где-то довольно близко.

– Да… там… две… Две козы-то, – пробормотал Витюшка и скрылся.

Плетнев ничего не понял, встал из качалки и обошел дом.

Возле его ворот стоял длинный, как космический корабль, белый «Мерседес», а рядом с ним Оксана – бриллиантовая река переливалась на шее, стекала в декольте – и Маринка, улыбавшаяся неуверенной, детской улыбкой.

Плетнев замер.

Сердце стукнуло раз, другой, а с третьим ударом у него не стало никакого сердца. На его месте оказалось то, что было всегда, – холодный, блестящий хромированный прибор для перекачки крови.

– Здравствуй, дорогой, – негромко сказала Оксана. – Мы тебя еле нашли.

Алексей Александрович подошел, размотал новую цепь с новым замком и распахнул ворота.

– Добро пожаловать.

– Даже так? – весело удивилась Оксана. – Саша, заезжай.

Плетнев кивнул знакомому водителю и придержал створку.

– Ну, ты прямо Лев Толстой! Босой, и сам ворота открываешь! На покос еще не ходил?

– Нет еще. Здравствуйте, Оксана. Привет, Марин.

– Здравствуй, Лешенька, – тихим голоском выговорила Маринка.

Она не поднимала глаз и была очень хороша собой. Так хороша, какой может быть только фотография в журнале. Но она же не фотография!

– Ну, приглашай! – распорядилась Оксана. – Я скажу водителю, чтобы он занес вещи.

Плетнев, которого все это перестало забавлять, сказал, что с вещами пока придется подождать.

– У меня ночевать негде, – сообщил он, глядя теще в лоб. – Всего два дивана.

– А нам больше и не нужно! – весело возразила она. Все складывалось просто прекрасно, она даже не ожидала, что все так сложится! – На одном я, на другом вы с Маринкой! Ведь мы уже приехали, Алексей! Теперь тебе уж точно не удастся удрать!

Тут она увидела его машину.

– Это чья такая? Рабочих? Значит, пусть они выгонят, а Саша заедет на ее место. Иначе ворота не закроются.

– Это моя машина.

Оксана засмеялась и погрозила ему пальцем.

– Я и забыла, какое у тебя странное чувство юмора! Ну, показывай, показывай свои владения!..

И она пошла по розовой плитке, каблучки стучали.

– Лешенька, как твои дела? – спросила Маринка, не поднимая глаз.

– Спасибо, прекрасно, а как твои?

– Спасибо, хорошо, – выговорила она, осеклась и посмотрела на него в явном замешательстве.

…Почему мне никогда не приходило в голову, что она глупа?! Просто глупа, и все тут!..