Сразу после войны

Я подошел, приценился к рубахе. Парень недорого просил и уступил бы, если бы я стал торговаться. Хотя рубаха не шибко понравилась мне — хотелось купить получше, я достал кошелек, отсчитал деньги. И тогда барышня взглянула на меня — с удивлением и радостью.

Захотелось узнать, кто они, откуда, и я, словно между прочим, спросил об этом.

Ответил мне парень. Сдул со лба прядь, покосился на барышню.

— Ей втемяшилось — ехать. Я отговаривал, а она, дура, ни в какую. А теперь, как рыба, молчит — во время пересадки у нас чемодан с вещами и деньгами свистнули. Эта рубаха, — он кивнул на мою обнову, — для тепла поддета была.

Парень не скрывал своего раздражения. Чувствовалось, что барышня уже настрадалась с ним. Держался он неспокойно: перескакивал взглядом с одного на другое, приплясывал, растягивал в улыбке рот, хотя ничего смешного вроде бы не было. «Чудно́й», — подумал я и глянул на барышню.

— Как же теперь жить будете?

— Проживем! — беспечно откликнулся парень.

Только что он сердитым был, а теперь настроение переменилось. «Чудно́й», — снова подумал я и, чтобы хоть чем-то помочь молодым людям, предложил им поселиться в нашей хижине…

Ксюша и Витек отгородились от нас занавесочкой. Она стала каждый день в город ходить, в зажиточных семьях уборку делала, стирала. А Витек легко деньги добывал.

На южных базарах в те года в кости играли, разные проходимцы обжуливали честной народ. Никакой особой науки эта игра не требовала, только ловкость рук нужна была.

Руки у Витька оказались ловкими. Купил он кости, попробовал раз, другой — получилось, Ксюша, как узнала про это, стала уговаривать Витька бросить, а он артачился. Степанида завистливо вздыхала.

— Везет же обормоту! Я целый день на улице стою и только серебро да медь имею, а этот помахлюет час, и при больших деньгах.

— Не прибедняйся! — откликался Витек. — У тебя тоже бумажки водятся. Сам видел, как тебе трешки и даже пятерки кидают.

— Мне много денег надо, — признавалась Степанида.

— Зачем?

— Надо, — повторяла Степанида. А зачем надо, не говорила.

Витек и Степанида часто бранились — не понравились они друг дружке с первого раза. А с Ксюшей Степанида ладила, даже жалела ее, иногда предупреждала:

— Вода тут жесткая. От такой руки портятся. Ты поменьше стирай, лучше уборкой занимайся.

Выигранные в кости деньги Ксюша не брала, и Витек так же легко тратил их, как и добывал. Вино не пил и не курил — покупал себе сладости и разную ерунду, без которой по тем временам вполне можно было обойтись. Я продолжал удивляться его поступкам: «По летам взрослый, а ведет себя иной раз, как ребенок».

Случалось, Витек возвращался с пустыми карманами, в синяках, с расцарапанным лицом.

— Неслух! — говорила Ксюша. — Предупреждала же тебя — брось.

— Ага! — злорадствовала Степанида. — Когда-нибудь убьют.

— Плевать! — ронял Витек.

Я долгое время не понимал, почему он, такой молодой, на фронте не был и в армии вроде бы не служил. Потом понял, что он шибко больной. В тот день повалился он наземь, стал колотиться всем телом, на губах пена выступила. Степанида отпрянула, забралась на свой топчан. Ксюша кинула на меня взгляд.

Я подошел. Она попросила покрепче держать Витька, стала совать ему в рот ложку.

— Зачем? — Я показал взглядом на ложку.

— Чтобы язык не покусал.

Зубы у Витька были сцеплены, Ксюша насилу протолкнула ее.

— Часто у него бывает это? — спросил я.

Ксюша сказала, что припадки у Витька случаются раз в месяц, что начались они еще в детстве, когда он и она жили на одной улице.

До сих пор я думал, что они недавно познакомились.

— Выходит, любишь ты его сильно, коли решила свою жизнь с ним, таким больным, связать.

Ксюша вздохнула.

— Жалею. После оккупации он и я сиротами остались. А тут еще ребенок у меня народился. Скоро полгодика ему. Временно он у моей троюродной тетки находится.

— От Витька ребенок-то? — Я и представить себе не мог, что Ксюша, сама почти девочка, уже мамаша.

Она покачала головой.

— Ему только материнская ласка требуется.

— Значит, не живешь с ним? Спите-то вы за занавесочкой вместе.

— Валетом, — сказала Ксюша.

Витек обмяк под моими руками, на его бледном, будто вымазанном мелом лице, выступил пот.

— Все, — сказала Ксюша. — Теперь он дня два квелым будет.

— Ему лечиться надо, — пробормотал я.

Ксюша усмехнулась, устало ответила:

— Ходили мы к докторам. Они говорили — от этой болезни никакого лекарства нет. Один человек посоветовал в теплые края уехать, сказал, что морской воздух должен подействовать. Вот поэтому я и уговорила его на Кавказ поехать. Он не хотел, но я настояла. А теперь сама вижу — никакого результата.

— Погоди, погоди, — заторопился я. — Еще мало прожили. Авось поправится он.

Ксюша сготовила суп, накормила Витька, уложила его за занавесочкой, стала прибираться в хижине. Степаниде безразлично было — чисто у нас или нет. Спрячет деньги, подберет под себя ноги и сидит на топчане, будто посторонняя. Ксюша всегда хлопотала — или бельишко в ручье полоскала, или сор выметала.

Я вышел, чтобы не мешать ей. Следом за мной Степанида появилась. Потопталась около меня, сказала с усмешечкой, не скрывая ревности: