И грехи Мадиса Рейну тоже в вину не поставят, продолжал мрачно размышлять Карл-Ээро. Наверняка они рассорятся, и наверняка Пийдерпуу потребует убрать из титров свою фамилию. И на худсовете он уж, конечно, сообразит сказать что-нибудь о Мадисе Картуле, что-нибудь такое, что в глазах Фараона поднимет его собственный авторитет. И на этого хитреца хотел я променять Картуля, старого, злобного, несдержанного и поэтому куда менее опасного лошадиного катуха! Картуль мог бы претендовать на «Юдифь», но только в случае успеха «Румму Юри», а может, он и не захочет «Юдифи», у этого чудилы всегда какие-то невероятные замыслы, впрочем, он, безусловно, провалится с этим своим опусом, хотя… хотя этот праздник в саду был очень недурен, да и гимн, несомненно, никто вырезать не будет. Жалко, что Пийдерпуу совсем не участвовал в фильме! Во что бы то ни стало надо сделать так, чтобы Мадис позволил ему снимать самостоятельно. Тогда и этот молодчик будет на крючке. Вот именно… именно этого надо добиться!
Мысль была неплохая, но скверное настроение все-таки не прошло. Карл-Ээро не любил заниматься интригами. Тихо, спокойно, с невозмутимой улыбкой шагал он до сих пор по жизни. И надо же, до чего его теперь довели! Настоящая помойная яма это кино, по-другому не скажешь!
Уравновешенный и элегантный человек, редко повышающий голос, довольно грубо изругал свою дорогую Майму: «Только и знаешь валяться, уткнувшись в свои журналы, даже кофе сварить не можешь, форменное жвачное животное, здоровенная…» — слова «розовая корова» все же не были сказаны вслух, поскольку крупный знаток французского кино, как уже говорилось, обладал манерами английского джентльмена.
XII
— Прекратим разговор, Мати! Не стоит обсуждать это…
В голосе Марет прозвучала резкая нотка, даже некие интонации городской окраины — маленькие девочки из бараков Копли с детства умели защищаться. Ее голос причинял боль, как удар хлыста. Но из-за этой вульгарной интонации Марет не стала менее любимой, она стала только менее близкой.
— Марет, это ни к чему не приведет… Брось это!.. Я тебя прощаю. — У Мати пересохло во рту. — Все совершенно ничего…
— Совершенно ничего?
Мати нажал явно не на ту клавишу. Марет часто моргала, словно свет вдруг стал слишком ярким.
Она и не пытается что-либо отрицать. Она даже гордится.
Рано утром Мати столкнулся в коридоре с Картулем, он выходил из комнаты Марет. Довольный, что-то насвистывая, шаркая шлепанцами. Он был похож на старого кота, которому удалось полакомиться в кладовке. Тогда Мати и в голову не пришло
Мати целый день вертелся возле Марет, хотел поговорить. Но она словно избегала его. Только здесь, в вестибюле кафе, Мати наконец поймал ее. Чуть не силой усадил в кресло. А что толку?
— Неужели ты вправду?.. Он же в отцы тебе годится, — начал Мати короткими фразами.
На мгновение Марет потупилась, но тут же взяла себя в руки. Она не избегала взгляда Мати, глядя ему прямо в глаза, она сказала хрипловато:
— Ты этого не поймешь… Да и я не понимаю. — У Марет тоже не получались длинные фразы, но короткие она произносила внятно. Мати видел, что она не лжет. — У него какая-то власть… Я ничего не могу поделать. Прости меня и не думай, что это из-за роли. Все так думают… Да, я ничего не могу поделать.
Видимо, лучше бы Мати не задерживал Марет, однако он не мог ее отпустить. Задыхаясь и заикаясь, пытался он доказать бессмысленность этой любовной истории, но Марет ушла в себя. И вот теперь в ее голосе прозвучала резкая нотка.
— У нас могла бы быть… семья. Он на тебе не женится.
Опять вхолостую. В глазах Марет что-то блеснуло. Она смотрела не на Мати, а куда-то внутрь себя, взгляд ее ускользал, уходил в глубину, под выпуклый лоб. Бронированный лоб… Где ты, Марет? Ведь эти локти с ямочками твои такие же, как у твоей матери. Но сейчас здесь не ты, куда ты исчезла?
Они замолчали. Возле зеркала появился дылда в ярко-желтых джинсах. На спортивной майке красовались слова «Rolling stones». Rolling stones, что это значит? Крутящиеся камни? Мельничные жернова? Шаровая мельница? Мати и в самом деле чувствовал себя как в шаровой мельнице. Он балансирует на скользком камне, барабан вращается, в груди пустота, сейчас камни с грохотом рухнут на него… Дылда заговорщицки подмигнул Мати, указывая на бутылку джина в витрине. Рот у него был оскален, что совершенно не вязалось с длинными, до плеч, волосами. В этом парне было что-то неестественно женское.
Мати почувствовал, что Марет сейчас уйдет.
— Я ведь люблю тебя, Марет… — прошептал Мати. Говорил ли он когда-нибудь раньше эти слова? Наверное, нет. В этом не было нужды. Это слова, которые, собственно, вообще не нужны.