Средь бала лжи (СИ)

«Значит, эйрдали их зачаровали? Но Орек… когда его очаровывала Кэйрмиль…»

«Вёл себя совсем не так? Выглядел мрачно, отсутствующе, замкнуто? — сдёрнув сапоги, Алексас развалился поверх одеяла, раскинув длинные руки. — У Орека Нормана куда более сильная воля, чем ты можешь себе представить. Этим девочкам наверняка внушили послушание единственный раз, а с тех пор время от времени обновляют чары… хотя они и так надолго останутся покорными овечками. Орек же сопротивлялся всё то время, что он прожил с Кэйрмиль. А ведь она постоянно держать герцога под ментальным воздействием. — Алексас качнул головой. — Но он любил, — и ты удивишься, сколь многому может противостоять искренне любящий».

«Только вот его жену это не спасло», — тихо сказала Таша, присаживаясь на противоположный край кровати.

«Орек так и не согласился сам нанять убийцу для любимой супруги. Или подлить яд ей в суп. Хотя Кэйрмиль, полагаю, очень на этом настаивала. Тогда после убийства младших Норманов было бы легко повесить на герцога по крайней мере одно убийство, после чего избавиться от муженька руками стражников и судей».

Таша в который раз глубоко посочувствовала Ореку. До чего ужасная судьба: потерять любимую, брата, невестку, едва не потерять племянников и не быть убитым самому — и всё из-за одного-единственного эйрдаля, влезшего в твою постель! И даже когда Арон разоблачил убийцу, вроде бы навсегда изгнав подлую девицу из герцогского дома…

«Почему всё-таки Орек? — рассеянно вопросила Таша в такт своим мыслям. — Я думала, Кэйрмиль охотится за его деньгами и титулом. Но раз у Орека такая сильная воля… Кэйрмиль вполне могла найти кого-то послабее. В Срединном не так уж мало герцогов, в конце концов. И теперь, когда ясно, что она действовала в интересах «Рассвета», по приказу Зельды…»

Алексас только кивнул, поощряя ход её рассуждений.

«Я сначала решила, что чаша — просто месть за клеймо, — продолжила Таша, ободрённая этим кивком. Сама она не видела клейма, которое Арон выжег на лбу Кэйрмиль в наказание за содеянное, однако Джеми некогда описал ей сцену разоблачения эйрдаля во всех подробностях. — Что Кэйрмиль предложила подкинуть чашу Ореку, когда в «Рассвете» стали думать, кого из герцогов использовать для покушения на короля. К тому же Кэйрмиль воздействовала на его сознание, а это должно было сыграть роль при досмотре памяти. — Таша хмуро смотрела на пламя, разгоравшееся в камине. — И сыграло».

«Не спеши с выводами, — медленно произнёс Алексас. — Мнится мне, в сложностях с досмотром памяти Орека повинна не Кэйрмиль. Во всяком случае, не только она».

«А кто ещё?»

«Арон».

Таша расширила глаза.

«С чего ты взял?»

«Он что-то сделал с сознанием Орека, помнишь? Чтобы человек, переживший то, что пережил наш герцог, за одну ночь перестал тосковать и нашёл в себе силы жить дальше… сомневаюсь, что это было достигнуто путём одной лишь душеспасительной беседы. Арон выстроил в сознании Орека ментальный барьер, но сделал это далеко не так филигранно, как когда менял твою память. Не видел в том нужды. И на этот-то барьер в итоге дознаватели и наткнулись. — Алексас зевнул, лениво прикрыв рот ладонью. — Но сомневаюсь, что Зельда стала бы прислушиваться к советам обиженной Кэйрмиль, будь они продиктованы одной лишь обидой… А теперь, пожалуй, нам обоим не помешает хоть немного вздремнуть».

«Пожалуй», — согласилась Таша, прежде чем спихнуть его с кровати.

Не ожидавший такой подлости Алексас даже не сразу смог встать. Лишь смотрел снизу вверх, пока лицо его не закрыло скинутое следом одеяло.

— Бунт? — донёсся его голос, приглушённый пресловутым одеялом, когда на жертву женского коварства сверху шлёпнулась ещё и подушка.

«Мне привычно спать с тобой в одной комнате. Но не в одной постели. А влюблённые могут быть и в ссоре. — Взбив подушку, Таша скинула куртку, жилет, сапоги — и, по нескольким причинам не решаясь избавиться от остального, демонстративно разлеглась посреди кровати. Правда, укутавшись в одеяло, она добилась лишь того, что от соприкосновения кожи с ледяной тканью мигом стало ещё холоднее. — Наличие посторонних рыцарей в моей кровати помешает твоей королеве нормально выспаться».

Откинув с головы одеяло, Алексас отплевался от вылезших оттуда перьев; в синем взгляде плескалось веселье.

«А пол холодный, — задумчиво констатировал он. — Учти, если я заболею и умру, ты будешь горько плакать. Готова каждый день вместо своих прекрасных очей созерцать в зеркале воспалённый заплаканный кошмар?»

Таша с сомнением повернула голову.

«Ты? Заболеешь?»

«Все люди могут заболеть. Если ты об этом забыла».

«Ты же не совсем человек».

«Поверь, слабое тельце Джеми подвержено болезням не хуже любого другого».

Фраза напомнила Таше о том, о чём ей вспоминать совсем не хотелось… и, подумав, она молча перекатилась обратно на свою половину кровати.

Робкий бунт не выдержал первой же схватки, и шпага горделивого непокорства, нанеся один-единственный неумелый удар, выпала из милосердной женской руки.

— Не лягаться, не пинаться, не храпеть. И особо не ёрзать, — буркнула она: уже вслух.