Средь бала лжи (СИ)

— Алексас, это Мара-лэн. Мара-лэн — Алексас-энтаро, — произнесла Таша, вдруг почувствовав себя лишней. — Мы когда-то столкнулись с Марой-лэн в её родной деревне…

— Любопытную песнь вы пели, Мара-лэн, — мягко произнёс Алексас. — Подарок?

— Для вашей спутницы. — Густые ресницы девушки-менестреля дрогнули. — Впрочем, ей подарят ещё много песен.

— Думаете?

— Знаю. С тех пор, как впервые её увидела. Судьбы ваши сплетут затейливейшие из песен, и их будут петь многие менестрели, кроме меня, и ещё долго после того, как меня не станет. — Мара смотрела в синие с золотом глаза; взгляд её был странно глубок и рассеян, его окрасила лёгкая, как крыло бабочки, грусть. — Много песен сложат о ней и о вас, и о вас вместе. Песен о братьях-врагах и братьях-рыцарях, о двух сёстрах бессмертных и стольких же — смертных, о двух девочках, в чьих глазах жили звёзды. О великой игре и великом игроке, которому наказано было остаться последним. О круге жизней, слившихся воедино, от которого даже он не мог убежать. О той, которую он впустил в своё сердце, заключившей сделку с тварью из Бездны, предавшей его и верной ему, как никто. О том, как он убивал ту, кого больше всех в этом мире хотел бы спасти, о короне, омытой слезами и кровью, которой он увенчал её чело. О том, как он ушёл за грань в самый тёмный час, навсегда разрывая страшный цикл проклятых врат. О любви, перед которой бессильна была и месть, и ненависть, и смерть… Хотите знать больше? Я могу подарить что-нибудь и вам тоже.

Алексас помолчал, не опуская глаз.

— Дар и проклятие — прозревать ткань времени, — сказал он потом: без тени улыбки. Слегка поклонившись, взял Ташу за руку. — Мы не хотим знать грядущее, Мара-лэн. Игры с высшим знанием опасны даже для бессмертных, что уж говорить о тех, чья жизнь так хрупка.

Маришка моргнула — и Таша вдруг поняла, что глубина исчезла из её взгляда.

— Как знаете, — откликнулась девушка равнодушно. Отвернулась. — Мне пора возвращаться к работе. Доброй вам ночи и доброго праздника. Да освещают светлые духи ваш тёмный путь.

Взметнула отороченным мехом плащом, взошла по лестнице обратно на помост — а Алексас решительно потянул Ташу к выходу.

— Идём.

Его голос сопроводил нежный искристый перебор: Мара проверяла строй лютни.

— Почему ты не захотел?.. — тихо спросила Таша.

— Всё, как я и сказал, — бросил Алексас через плечо. — Она и так сообщила гораздо больше, чем нам следовало знать.

— Ты тихо скользишь мимо жизни седеющим ветром,

На грани прощанья, на грани меж памятью и расставаньем,

На грани — на грани меж тьмою и сумрачным северным небом,

На грани мерцанья звезды и свечи колебанья…

Незнакомая песня гладила спину. Казалось, в наступившей тишине грустные переливы лютни касаются кожи тихими прохладными пальцами.

Таша невольно замедлила шаг.

Её песня или нет?

И если её — просто песня или?..

— Неслышимым шагом, в погоне за тенью ответа,

На грани отчаянья, грани рассвета и вечных туманов,

На грани — ты шепчешь, касаясь бокала губами и смехом,

На грани — и зная, что ты заблудился за гранью…

Таша почти обернулась — но тут морозный воздух ущипнул щёки, пряный запах костра пощекотал нос, а захлопнувшаяся дверь и окно, которое кто-то успел закрыть, заперли звуки в таверне, оставшейся позади.

С площади уходили в молчании. Таша не знала, почему молчит Алексас; но ей самой слишком многое надо было обдумать.

«О великой игре и великом игроке»…

— Всё, — наконец осмелилась заговорить она, — что она сказала про…

— Не надо, — отрезал Алексас.

От удивления Таша даже сбилась с шага.

— Что…

— Не надо, Таша. Не думай о её словах. — Он резко остановился. Повернувшись к ней, взял её за плечи, оставив толпе струиться мимо них. — Пророчества бесконечно опасны. Чем отчаяннее ты пытаешься их разгадать, тем больше заблуждаешься. Чем изощрённее пытаешься обмануть судьбу, тем вернее следуешь по предначертанному пути.

Однако зачастую твоими стараниями этот путь делается в разы болезненнее и труднее. — Её рыцарь решительно смотрел на неё, глаза в глаза. — Забудь всё, что она сказала. И я забуду. Хорошо?

Таша угрюмо кивнула, отчётливо понимая его правоту: легенд о несчастных, пытавшихся убежать от своего предназначения, которое они случайно прозревали, и правда было множество. И большинство из них отнюдь не были весёлыми.

Но всё-таки…

— Хорошо, — покорно согласилась она.

— Вот и славно. — Алексас вновь взял её под руку, чтобы повести дальше. — И спасибо.

— За что?

— Что завела меня в эту таверну. Я в своей жизни встречал немало менестрелей, но с таким даром — пожалуй, ни одного.

Таша, не ответив, опустила взгляд, глядя на мостовую, заботливо расчищенную от снега.

«О том, как он убивал ту, кого больше всех в этом мире хотел бы спасти, о короне, омытой слезами и кровью, которой он увенчал её чело»…