Среда обитания

Л. Александренко СРЕДА ОБИТАНИЯ

Он сидел по пояс в воде, оборванный, бородатый, и хрипло бубнил:

— Пусти к огню, мужик, пусти!

Глаза у него были тоскливые, с сумасшедшинкой.

Еще секунду назад в тихой заводи, где я набирал воду, никого не было. Я отгонял ладонью мелкий осенний сор, качавшийся поверху. Вдруг что-то рухнуло в воду, и посередине неглубокой ходуном заходившей заводи явилось мне нечто — в драной штормовке, латанных на коленях джинсах и дурацкой летней кепочке с красным пластмассовым козырьком, натянутой ниже ушей. Одна нога этого существа была босая, зато на другой красовался болотный сапог ядовито-зеленого цвета. «Нечто» выжимало бороду, нетерпеливо лягало воду босой ногой и простуженно сопело, нагоняя на меня оторопь:

— Пусти, говорю, погреться. Пусти! Сыро ведь!

В подобной ситуации наши опытные предки бормотали «Чур меня! Чур!» и осеняли себя крестным знамением. Что делал я — неизвестно. Потому что нашел себя уже у костра. Рядом незнакомец, блаженно ухая, наскакивал на огонь то одним, то другим боком — обсыхал. От его лохмотьев и даже от бороды шел пар. Над костром томился котелок с гречкой. Когда повесил — не вспомнить. В голове на разудалый мотив «Камаринской» отзванивало: «Тятя, тятя, наши сети притащили…» Да что же они такое притащили в конце концов?!

Мой влажный гость стащил свой единственный сапог и с огорчением помял его.

— Снашивается! Сюда бы авиационную резину…

— Скажите, — пролепетал я, — скажите! Вот там… в воде… вы как-то… откуда-то… вы что, упали?

Незнакомец даже подпрыгнул, по-птичьи взметнув руки.

— Я? Упал?! Да я, если знать хочешь… Сам ты упал! С печки бряк!

От костра потянуло аппетитным духом, и он внезапно успокоился, принюхиваясь.

— Хороша каша! Давно горячего не клевал.

Я навалил ему в миску каши. Он совсем подобрел и, запихивая в себя гречку ложку за ложкой, бормотал с набитым ртом.

— Надо же, «упал»! Ты возле берега хоть одно дерево увидь! В прошлый сезон туристы костер палили и бросили. На берегу все по эту сторону выгорело. «Упал»! Откуда падать-то? С берега? Так с него до воды носом дотянуться. Рад бы упасть. Рыбы нахватать врасплох. А то пуганая она.

Облизал ложку и вдруг насупился:

— Ты сам-то городской?

— Городской.

Он совсем помрачнел.

— А сюда зачем? Случайно, не меня отлавливать присланный?

Звон в голове становился все оглушительней.

— А зачем вас… э-э-э… отлавливать?

Незнакомца от негодования снова просто взметнуло над землей.

— То есть как — зачем? Ты совсем что ли? Для эксперимента!

(«Тятя, тятя, наши сети…» Все! Сейчас бросится!)

— Может, еще каши? — ласково спросил я, ногой незаметно подвигая к себе толщенную ветку, заготовленную для костра.

— Э! Э! — отпрянул незнакомец. — Ты жердь-то не хватай! Ложь, говорю ложь на место! Я, может, в Красную уже занесенный… Да не псих я, не псих!

Теперь разозлился я:

— А что городите? Отлавливай вас, не отлавливай…

Он задумался.

— А может, и зря, что не за мной. Обносился я совсем. По камышам изодрался. Прошлая экспедиция, когда меня отловила, в город завезла. Изучать! Очень я им ценный оказался. На мне кто на докторов, кто на начальников разных очень даже охотно защищался. Только нельзя мне в городе. Тоскую. Пищу не принимаю. Умом думаю: есть надо, а нутро не берет. Они мне и рыбки красной из заказов, и икорку всех цветов, а я — ни-ни! Даже мотыля достали такого — рыбак свою снасть за него прозакладывает, а я нос ворочу. Чуть не помер. Ну и отпустили! Только окольцевали напоследок.

— Что-что?

Гость вздохнул.

— Окольцевали! А все озеро! Волочет к себе. Держит.

— Так вы рыбак, значит, — догадался я, — заядлый? «И чокнутый!», — добавил я про себя.

— Ладно, ты меня накормил, обогрел… стосковался я по разговору. Хоть я — научная тайна, даже подписку давал, чтоб мое разглашение всемирного помрачения умов не вызвало. Этой, как ее, нездоровой сенсакции!

— Сенсации, — машинально поправил я.

— А ты не перечь! — огрызнулся он. — Молод еще! Не оперился! Ученые все, а как человека излечить — так их нет. «Вот создадим институт! Утвердим смету! Сделаем обследования-расследования!»

Он вдруг обхватил свою голову и стал ее раскачивать из стороны в сторону, словно хотел насовсем оторвать.

— Ох, наказание какое! — выл он. — Ох, фукция моя окаянная!

— Послушайте! — не выдержал я. — Вы же себе голову оборвете!

— Не помочь мне! Ох, не помочь! — завывал тот. — Фукцию я здесь исполняю, фукцию! Понял?! И некуда мне от нее укрыться.

— Это что же за функция у вас такая?

Гость, видно, почуял за вопросом снисходительную усмешечку. Он бросил выть и раскачиваться и тихо сказал:

— Нe суетись! Сейчас сигнал будет, сам поймешь.

И замер, полузакрыв глаза. Под берегом плеснула одинокая волна. Шуршала сухая осока. Озеро лежало серое, тяжелое. Пахло осенней прелью и дымом костра.

— Вот и сигнал, — не открывая глаз, прошептал мой гость.