Среда обитания

И я вдруг ощутил гнетущее чувство странной неловкости, беспокойства. Явилось страстное желание куда-то бежать, что-то исправлять, отдавать всего себя чему-то без остатка! Я потряс головой, отгоняя этот дурман. Недаром говорят, что безумие может быть заразительным.

— Ты не тряси головой! Не тряси! Ты меня слушай. Теперь ты подготовленный. На меня эта напасть была. Тебя-то краем задело.

Он вздохнул.

— Ты вот меня то рыбаком крестил, то психом. А я, браток, охотничек был! Да какой! Талант этот во мне кипел. У меня размах был — ого! Мне слюнявчики ваши — лицензии эти, билеты членские — не по чину. Егеря вот такими слезьми рыдали, доказать против ничего не могли. Ух, озоровал я тогда!

Глаза рассказчика горели, он распалялся все больше. Стучал меня по колену. Подмигивал. Возбужденно сплевывал в костер.

— Озеро это я давно присмотрел. А все из-за утей. На каких таких харчах, но разносило их за лето с добрую индейку. Вот забрала меня гордость. Решил я, чтоб известность у меня в известных местах появилась. Чтоб, может, и с меня картины изображали. Как про этих трех охотников. В столовке, где я работал, висела такая. Они там еще на троих соображают, уже лежа.

— Перов эту картину в другом смысле написал!

— В каком смысле, не знаю, но раз есть они на картине, значит, охотники были знатные. Вот взял я на все лето отпуск — и сюда, на озеро. Стал утей прикармливать. Хожу берегом и корки им кидаю. Набивалось их, ртов, как народу в нашей столовке. Корок-то я насушил за зиму, пока там работал. Мешков с десять сюда приволок. Так и скормил им все за лето. Они тучей за мной. Хватают все, что брошу. А заметил, что утей равнодушных не осталось, я сюрприз и выдал. Замесил тесто, шариков накатал, а внутрь лекарств сонных напхал. Брал их потом с воды голыми руками. Лодки четыре на берег свез. Ощипал я их, разложил рядком. Сейчас, думаю, сфотографирую, чтоб увековечиться. Только запарился весь. Дай, думаю, купнусь. Нырнул. Удивился еще, до чего мне в воде ладно! Поплавал, понырял. Вроде не хватает чего, гложет. И тут как-то само вышло: нырнул я, в воде жучка какого-то прихватил и съел. Потом нырнул и червячка еще заглотнул. Там мошку перехватил, здесь — букашку. Братцы, думаю, да что же это? У меня на берегу провианта — для столовой на месяц, если умеючи! А я нечисть всякую грызу. Только остановиться уже не могу, все в тине рачков каких-то шелушу, корешки дергаю. Потом уж, когда меня наука отловила, профессор один долго мне про нишу объяснял.

— Какую нишу? Экологическую?

— Про нее, клятую! Вроде я в ней баланс нарушил. И весь биозы… биоца…

— Биоценоз?!

— Во-во! Он! Бициноз этот местный вроде как поломаться мог. Вкруг озера все со всем в содействии было. Одно другое ело и выплевывало. Третье, значит, тень давало, четвертое ныряло, пятое росло. И все вроде с разрешения друг друга. А я, получилось, примерно как нужный винт выломал. Вот природа и распорядилась по-своему. Взяла и без спросу включила меня в эту круговерть. Вместо убиенных мной утей. Потому что озеру без них — хана. Жучки рачков загрызут, червячки тиной обожрутся или еще чего натворят. Озеро зацветет… В общем, с тех пор я здесь и гнездюсь. Утячью фукцию отбываю.

Я слушал его и думал: до чего же безалаберно иногда пишут у нас научно-популярную литературу! Вот этот бедолага открыл, наверное, от скуки какую-нибудь брошюрку по экологии, просто под руку попалась, и пока продрался через первые две страницы, от всех определений определенно свихнулся.

— Извиняйте за компанию! — мой гость кряхтя поднялся и с сапогом под мышкой заковылял к озеру.

Мне было жаль беднягу.

— Посидите еще! Погрейтесь!

— Некогда мне, некогда, — сердито отозвался он. — Мне еще собираться надо. Завтра засветло в дорогу.

— Куда?!

— Куда-куда!.. В теплые страны, конечно! Осень на исходе!

Я смотрел, как он, прыгая на одной ноге, чертыхаясь, натягивал на другую свой единственный сапог, и думал, что надо бы сообщить об этом «водоплавающем» в милицию и больницу. Пусть его, действительно, отловят. Не то зимой он непременно вымерзнет.

— Эй! — помахал он мне рукой. — Эй! Ты в будущий сезон сюда наведаешься?

— Обязательно! — помахал я в ответ. — Я и в прошлом году сюда наезжал!

— Тогда, будь другом, привези мне левый сапог! Этот скоро развалится!

Я улыбнулся.

— Почему один? А на правую ногу?

— А на фига мне на правую, — рассердился он, — если у меня левая толчковая!

И слегка разбежавшись, оттолкнулся обутой ногой от земли и взмыл над водой.

— Кря-я-а! — с видимым отвращением прохрипел он на всю округу. — Кря-я-а!

Потом сделал крутой разворот, тяжело взмахивая руками, и исчез в сухом тростнике на дальнем берегу озера.

Я сидел и тщательно обдирал вокруг блеклую поникшую траву.

— Кря! — бормотал я. — Кря!