Среди ангелов

Вот он, не молодой уже, но ещё и не старый человек с печальным лицом. Жаждал славы и признания – получил их сполна. Вдруг осознал, что хотел не этого, а вечной музыки. Чтобы зрители слушали и улавливали каждый звук и соединялись с ним, всей своей сущностью стремясь постичь его идею, его суть, истерию смысла… Чтобы оглушали аплодисментами, но не так, а иначе: чтобы их ладони тоже издавали звук, самый чудесный, самый сильный… в такт. И чтобы спасительные слёзы стекали по щекам, а зрители глотали их и ощущали вкус счастья. Чтобы его музыка пробуждала их сердца; чтобы эти сердца тоже устремлялись творить и созидать: любовь, свободу, искусство… Не так важно, что именно, главное – зерно да в благодатной земле. Разве не даст оно тогда добрые плоды? Он берёт в руки гитару и обещает себе достичь той самой вершины…

Актёр 1(ходит на цыпочках и приглядывается). Кажется, спит. Лучше бы умер.

Актёр 2(волнуется). Нет, он проснётся! Настоящий поэт не умирает, не сотворив… Он проснётся и…

Актёр 1 (отмахиваясь). Да брось! Может, и не творец он вовсе. Лучше пойдём. Не будем ему мешать…

Актёр 2. Как? Оставить его?

Актёр 1. А как же иначе? Ты ему всё равно ничем не сможешь помочь. Никто не сможет… Теперь только он сам.

Уходят. Гаснет свет.

Он(открывает глаза). Один? Брошен всеми? Всеми покинут? А впрочем… Разве не этого я хотел?

Белый ангел подходит к нему сзади, заносит руку над его плечом…

Он(несколько раз ударяет головой о подушку). Ну и слава богу! Свободен!

Ангел кладет ему руку на плечо.

Он(вздрагивает, оглядывается и никого не видит). Мне снился сон… Чудный сон… Будто я постиг какую‑то очень важную истину (оглядывается в поисках гитары). Будто я играл, играл так, как никогда не…. (вздыхает). Боже мой, как сладостны мечты! И почему только нельзя остаться в них навеки?

Ангел склоняется над его ухом.

Sanctus angel. Acta est fabulae3.

Он(вскакивает). Кто здесь? Кто говорит?

Широко распахнутые глаза различают тошнотворные очертания убогой комнатушки. Вот ленивый паук, и паутины во всех углах, и газеты на стенах, и деревянный стол, и… кое‑что принадлежащее только ему. Новенькая гитара: струны ярко блеснули от восторженного предвкушения… Разве так смотрят не для того, чтобы оживить? Но странный хозяин отвернулся, сел на самый краешек кровати, спустив озябшие ноги, и заплакал. И он нисколько не стеснялся собственных слёз, рыдал во весь голос, обнимал колени, облизывал солёные губы… Он сам в эту секунду стал плачем, трагедией жизни, всеохватным страданием, проклятой им же самим судьбой.

Sanctus angel. Carpe diem4.

Загадочно улыбается и улетает.

Александр очнулся, прыгнул вон с кровати и бросил случайный взгляд на часы с трещиной посередине. Стрелки показывали пятьдесят пять минут седьмого. Он облегчённо вздохнул, вспомнив, что в последний раз на часах было сорок пять минут. Человек снова сел: «Прошло десять минут! Всего каких‑нибудь десять минут! Ещё можно полежать и подумать, а потом уже и браться…» Но странное остроносое чувство‑укор, чувство‑самообвинение ослепило его яркой молнией, обещавшей страшную, беспощадную и глухую к человеческим страданиям грозу. «Что ты такое мелешь?! Десять минут – это мало? Значит, это для тебя мало? Да разве не понимает твоя глупая ленивая голова, что десяти минутам равняется вечность? Если каждый день тратить десять минут на одни бесплодные мечты, когда действовать? А ты опять поёшь старые песни и упускаешь мгновение. Забыл, что сказал тебе ангел? Забыл?»