Среди гор

Словно часовой, Бермет продолжала оставаться на дворе, иногда она вытирала рукавом слезы и всхлипывала:

— О создатель, я ли не молила тебя, когда родила моего Сапаша, чтобы горе и печаль миновали его? Я вскормила его своим белым молоком, всегда и всем желала только добра, ни на чью голову не накликивала беды, молила, чтобы даже черно-пестрая змея не лишалась своего хвоста, — за что же мне такое наказание?

— Почему вы сокрушаетесь, мать? Идемте домой, вы же замерзли!

— Как же мне не сокрушаться, милая моя? Разве бывало такое, чтобы Сапаш пропадал до этих пор. Тоскует он, душа у него чистая, а этот лиходей привязался к нему, как хворь, не дает покоя…

— Ну что ж, бывает же всякое. Обидно, конечно. Но ведь есть власть, она разберется по справедливости. Идемте, замерзли вы.

Однако старуха не послушалась ее.

— Мать не замерзнет, ничего с ней не случится! — с горечью ответила она.

В ночной темноте глаза Бермет почти ничего не различали, но все-таки она не уходила, напрягала зрение и слух и не замечала, что с плеч сползла шуба. Зайна снова укрыла ее и уж больше не отходила ни на шаг. Наконец показалась неясная фигура. Это был Сапарбай. Сердце его облилось кровью, когда он услышал скорбный, полный печали и радости голос матери:

— Где ты пропадал до сих пор, жеребенок мой? Что с тобой?

— А вы все еще не спите? — спросил Сапарбай, как бы удивляясь, словно не произошло ничего особенного. — Или ждете кого?

— Какой уж там сон! — упрекнула мать. — Лошадь пришла сама, с оборванным поводом. А где же ты оставался? Ох, сын мой, уж очень сник ты или в тебе мужества нет, чтобы перенести одно слово этого злодея! Зачем так мучаешь себя? И мы все не спим, ждем тебя, куда это годится?

Даже во сне Сапарбай чувствовал, как ныло его сердце от слов матери. Утром он проснулся, и ему еще больше стало стыдно. «А верно ведь, что творится со мной, куда я иду?» — подумал он.

Натягивая на ноги сапоги, Сапарбай смущенно огляделся по сторонам. Но, к счастью, рядом никого не было. Зайна давно уже встала с постели и пожалела, видимо, его будить. Через приоткрытую дверь слышались со двора падающие на дно подойника звонкие струи молока.

Самтыр не мог понять смысл происходящих в аиле изменений. Недолгое обучение на курсах, конечно, не могло дать ему глубоких знаний. Он все еще не преодолел робости и нерешительности в своем характере, не избавился от привычки быть зависимым, поэтому шел на поводу у Калпакбаева и поддерживал его, как секретарь аильной партячейки. Но иногда и на него находили сомнения. «Как же это? Ведь нам не давали таких указаний в «Положении о коллективизации»?» — спрашивал он себя, думая о несправедливостях, совершавшихся на его глазах.

Чем больше сомневался Самтыр, тем больше чувствовал себя виновным в чем-то перед народом. Иногда ему казалось, что он слышит осуждающий голос старика Соке: «Эй, черт бы тебя побрал, ячейка, с кем ты водишься?» То вдруг предстанут перед взором Оскенбай и Иманбай: «Нечего сказать, хорош ты оказался, Самтыр! Ведь ты вышел из народа, ты был пастухом в больших чокоях, мы тебя сделали человеком. А теперь ты забыл о нас, делаешь все, что приказывает Калпакбаев. Разве этого ждали мы от тебя?» — казалось, упрекают они.

Когда Самтыр думал об этом, сердце у него замирало. «Нет, этого не может быть. Меня вывели в люди советская власть и этот народ. Я жизни не пожалею за них!» — думал он в такие минуты. Его вдруг неодолимо потянуло к народу, хотелось больше быть среди людей, разговаривать со старшими и младшими. Самтыр стал чаще бывать в домах односельчан, делился с ними своими мыслями:

— Перед нами открылись двери новой жизни, друзья. Медлить нам не к лицу. Мы должны быстрей переступать порог сатсиала!

— Говоришь ты хорошо, мы не против! — ответил за всех Омер. — Наша власть народная, и мы довольны ее справедливыми законами. Но с недавних пор, как появился в нашем аиле Калпакбаев, смятение охватило нас. До него приезжал товарищ Каниметов, с ним еще кто-то. Они говорили нам, что в артель будем сдавать только рабочий скот и инвентарь. С этим мы согласны. А теперь Калпакбаев занес в списки все, вплоть до наших жен и детей. «Вступай в артель, а не то уходи отсюда в сибирские леса!» — угрожает он нам. Если все это, что он говорит, — правда, то лучше честно скажи нам, Самтыр!

— Верно, говори, не скрывай! — подхватили другие. — Что послано богом, от этого не отвернешься… Сколько ни бойся, но сердце от этого не лопнет. А если это не правда, то куда все, туда и мы. Отказываться не будем. Как ты скажешь, мы так и поступим!

Самтыр старался скрыть от людей, в какое трудное положение поставили они его своими вопросами.

— Я благодарен, что вы советуетесь со мной. Мы будем строить сатсиал не для Калпакбаева, а для себя, для будущего. Артельное хозяйство не выдумка Калпакбаева, а путь, который наметила партия. Значит, не будем с ним ссориться, а будем делать то, что указывает партия.

— Дело не в том, чтобы ссориться с Калпакбаевым. Если партия наметила такой путь, то мы пойдем по этому пути.