Среди гор

В казанах, установленных на камнях, домовито побулькивая, варилось мясо. Догорали, тлели дрова. И откуда только поналетели сюда невесть какие голодранцы? С поварешками и ложками в руках они примостились сейчас у очагов. Кто-то из них светил лучиной, другой снимал с навара пену, третий помешивал в казане, переворачивая с боку на бок огромные, мясистые мослы. Предвкушая обильную трапезу, они тоже были довольны и негромко переговаривались между собой:

— Ну теперь, дай бог, чтоб сгинула артель!

— Да это как пить дать! Теперь не только артели, но самого Калпакбаева не увидишь. Говорят, что он бесследно пропал где-то.

— Да ну?

Луна поднималась в зенит.

Мулла еще немного поговорил о шариате, никто не перебивал его, все слушали терпеливо. Даже Иманбай в этот раз не забывал повторять про себя кельме и, то и дело хватаясь за ворот, шептал:

— О алла! Не лишай меня Айсаралы! Илдалда, илдалда!

Все это происходило прошлой ночью, а сегодня Иманбай с потным лицом, встревоженно озираясь по сторонам, заявился в аилсовет.

— О Имаке, заходите, заходите! — приветливо встретил его Самтыр.

— Да вот зашел, Самтыр! — неуверенно замялся Иманбай.

— По делу какому?

— Да… Только ты дай слово, что не будешь приставать с расспросами, тогда скажу…

Самтыр не понял Иманбая и удивленно усмехнулся.

— Что так смотришь? — забеспокоился Иманбай. — Подозреваешь в чем-нибудь? Ночью я из дома никуда не отлучался…

— Да какое мне дело, где ты бываешь но ночам! Выкладывай, что хотел сказать-то…

— Вот что, ты не допытывай, по каким причинам, но только вычеркни меня из списка артели, Самыш. Я хочу остаться единоличником…

Самтыр насторожился:

— Это почему вдруг?

— Да ты ж обещал не спрашивать! Не скажу, делай что хочешь, только, ради бога, зачеркни меня в списке.

— Я этого не могу, Имаке!

— Не губи меня зазря, дорогой Самыш. Можешь или нет, но только зачеркни меня…

— Это решает собрание.

— Да какое собранию дело до меня?

— Нет, лучше и не просите, Имаке. Порядок такой…

Но Иманбай, как бык, продолжал упрямо твердить свое:

— Самыш, ради бога, не губи безвинную душу! Зачеркни! Не губи меня!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

В упряжке дружной рысцой бежали лошади, размеренно покачивая взопревшими крупами. Мягко, почти беззвучно катились колеса по подсохшей после весенней грязи дороге, оставляя за собой ленивые гривки пыли.

— Айда, милые! — восклицает арбакеш, поторапливая и без того бодро бегущих коней. — Но-о!

Кроме арбакеша в бричке сидели две женщины. Обе были молоды, примерно одного возраста. Опустив ноги с грядки телеги, они сидели, прислонившись спиной друг к другу, и обе были в хорошем, приподнятом настроении. Время от времени они начинали петь и не отрываясь жадно смотрели на благодатные просторы степи, на широкие предгорные холмы и снежные хребты Ала-Тоо. Казалось бы, уехали они отсюда сравнительно недавно: прошло шесть месяцев, но, видать, крепко соскучились по родным краям. Одна из них была Бюбюш — председатель аилсовета, а другая — ее подруга из соседнего аила. Она тоже возвращалась домой после окончания курсов.

На курсах они сидели на одной парте. Учились охотно, отдавали учебе все время и все же не успокоились полученными знаниями: с мечтой о дальнейшей учебе уезжали они из города. Навсегда запали в душу Бюбюш слова преподавателя, сказанные в первый день занятий: «Люди не бывают от рождения глупыми, но много еще в народе безграмотных, темных людей, не имевших возможности в свое время учиться».

«Хорошо бы поехать в дальнее путешествие, побывать в больших городах да поучиться там еще несколько лет, посмотреть, как живут образованные, культурные люди, а потом, научившись уму-разуму, вернуться в свои родной аил. Ох, как я соскучилась бы тогда по своему синему озеру, по своей просторной земле и высоким горам!» — мечтала Бюбюш.

— Ужжит! Но-о! — покрикивает арбакеш.

— Ну как она, учеба-то, дорогая! Рассказывай! — обратился арбакеш к молодой женщине.

— Эх, что лучше, чем учеба! — вздохнула Бюбюш.

— А что, учиться-то трудней небось, чем арбакешить, а? — с лукавой усмешкой спросил арбакеш.

Этот вопрос не совсем понравился Бюбюш, и она замолчала.

— У арбакеша тоже своя наука, дорогая! Будешь ворон ловить, ногу сломаешь лошади, по сторонам будешь глазеть, бричка сорвется в овраг… Но-о, милые! Пошевеливайтесь! Так-то вот оно…

Бюбюш на этот раз поддержала его:

— Конечно, хорошо знать свое дело — это тоже наука.

Немного помолчав, арбакеш обратился к подруге Бюбюш:

— Джене, а джене, скучала, наверно, по кому-нибудь?

— Как же не скучать по родному аилу!

— Вот то-то, замечаю, что думаете вы все о чем-то.

— Ну, а как народ живет?

— Да как?

— Ну, как живут люди, о чем думают?