Среди гор

— Эй, Абды, артель не будет спокойно сносить твои безобразия! Не мешай нам, уезжай отсюда!

— Что-о? — взревел Абды и, увидев Мендирмана, направил лошадь на него. — Плевал я на вашу артель! Если ваш бог вот этот Мендирман, то я его растопчу, как червяка, и верну все плуги и бороны народу!

Взъяренный Мендирман кинулся к железному штырю, что лежал поблизости. Но Абды успел развернуть коня и бросился вон со двора. Однако штырь, брошенный ему вслед, крепко огрел его по спине. Как вихрь, неожиданно ворвался сюда Абды и, как вихрь, в мгновение исчез. Во дворе вдруг стало тихо-тихо. Тишину прорезал срывающийся голос Мендирмана.

— Значит, вот что суждено видеть мне, председателю ста двадцати дворов! — выкрикнул он с гневом и обидой и, обращаясь неизвестно к кому, начал крикливо жаловаться: — Вот что значит быть одиноким среди чужих родов! А я-то надеялся, считал себя хозяином ста двадцати дворов, а напал на меня один головорез, и некому вступиться, некому защитить! Все вы здесь стоите, как пни, и позволили Абды сбежать безнаказанным! Значит, вы хотели, чтобы меня убили, чтобы нас, два двора Кушчу, выжили из аила? А ну, расходись, убирайтесь отсюда! Я могу без вас защитить общественное добро… Пусть только он, косая собака, попробует еще раз сунуться! Я ему тогда покажу… Расходись, не стойте на моих глазах! — Не переставая выкрикивать проклятья и ругательства, Мендирман заставил собрать в кучу плуги и бороны, а сам уселся на верху кучи. — Ну-ка, пусть осмелится теперь кулацкая собака притронуться к общественному добру!.. Пусть хлеб останется непосеянным, но с места не сойду, никому не позволю взять ни одного плуга, ни одной бороны! Попробуйте только подступиться, оболью все керосином и сожгу дотла! Кому говорю: расходись по домам, пусть, нарочно не позволю сеять…

Во дворе кто посмеивался, а кто грустно вздыхал:

— Эх, пропади она, такая жизнь!

Мендирман все еще не слезал с груды плугов и борон, когда приехал исполнитель Матай.

— Меке, вас вызывает председатель к себе в контору.

— Передай своему председателю, что я не у тещи в гостях сижу! — со злобой ответил Мендирман. — Я оберегаю общественное добро от врагов и расхитителей! У меня пока не две головы, чтобы идти под суд… Пока не прибудут вооруженные милиционеры, Мендирман не тронется с места. Иди, так и передай своему председателю! Пусть эта баба Бюбюш не очень-то командует мной…

Неизвестно, как это Мендирман решился оставить свое «боевое место», но факт тот, что на другой день рано утром четыре бригады артели «Новая жизнь» выкатили со двора двадцать плугов и гуськом потянули их на поля.

Бюбюш, Самтыр, Сапарбай, Мендирман и другие активисты разделились на четыре группы. Они сами проложили первые красные борозды.

Дехкане-хлеборобы, которые испокон веку пахали порознь, кто там, на бугре, кто на склоне, кто в лощине, сегодня первый раз в жизни с великой мечтой и надеждой совместно вывели на поля двадцать плугов. Над новыми, влажными бороздами закурился стелющийся на земле пар.

IV

Когда в аиле узнали, что Бюбюш вернулась с курсов и приступила к своей работе, многие были рады и довольны. Друзья и близкие родственники шли в аилсовет, чтобы поздороваться с Бюбюш, поздравить ее с приездом:

— О аксакал келин, благополучно ли прибыла домой?

— Хорошо ли училась, теперь ты у нас с большими знаниями!

— Ты теперь приглядись, милая: есть у нас такие, которые ведут себя, как овцы в отаре без пастуха. Призови их к порядку!

Судя по всему, люди остались довольны. Они говорили между собой:

— Как ни говори, а учеба есть учеба. Очень изменилась Бюбюш, и к лучшему: рассудительная, умная…

Старик Соке тоже побывал у нее в первые же дни.