Среди гор

— А, будь ты неладна! Не спрашивай, что стряслось! Ты будто бы сегодня только из Мекки вернулась: не знаешь, что ли, что творится в аиле? Твоего болуш-джигита, Шооке и Бердибая посадили под замок. Как будто бы ты этого не видела! Или ты позабыла, что мы из рода Батыра? Помнишь, как однажды, когда я отстаивал честь болуш-джигита, у меня подпалили бороду? А теперь, думаешь, не найдутся такие, которые не припомнят этого случая? Думаешь, не скажут, что я родственник Саадата и защищал его честь, поэтому у меня сгорела тогда борода? Значит, я буду кулаком и меня раскулачат, это ты понимаешь?

Камила неуверенно промолвила:

— Да что ты… Не будут же тебя раскулачивать только лишь за то, что у тебя когда-то подпалили бороду!

— А то как же… за родственника ведь сгорела борода!

— Да мы ему дальние родственники!

— Ох и вредная ты, Камила! — возмутился Оскенбай. — Думаешь, никто не знает, что ты Саадата называешь болуш-джигитом? Ведь об этом знает весь аил, а ты хочешь это скрыть. А что он мне родственник, то родственник, я не буду отрекаться. Предки у нас одни, кровь у нас одна. Чем бы мне ни угрожали, но я не могу отказаться от своего родства! Жена — враг в доме, говорили старые люди, оно и верно. Ты хочешь в трудный час оттолкнуть меня от моих родственников!

Камила обиделась:

— Если сказала правду, то уже и враг!

— Ишь ты, какая там «правда»?

— Ну, если не правда, то иди и садись в каталажку вместо своего младшего брата! Иди!

Дерзкий, прямой ответ Камилы так возмутил Оскенбая, что он набросился на нее с кулаками, приговаривая при этом:

— Ах, так ты так! Дерзить мне вздумала! Забыла, что муж — бог жены, а? Равноправия хочешь, так на тебе, на!

Да, вчера Оскенбай со злости побил немного свою жену. А сегодня, когда узнал, что Саадат совершил побег, Оскенбай затрепетал от страха. Безотчетный испуг застыл в его добрых глазах. Теперь он уже не храбрился, как вчера, а робко подошел к Камиле и заговорил виновато:

— Слушай, жена, а ты просто как ясновидец у меня. Вчера ты говорила, чтобы я пошел в каталажку вместо своего брата, а он и на самом деле исчез. Дьявол попутал Саадата, сбежал он ночью. Как бы теперь не получилось так, как ты говорила, тьфу, чтоб тебе шайтаны плевали в рот, возьмут да и посадят меня вместо Саадата, а? Дожил уже до седин, и никогда не приходилось мне сидеть под замком. Так лучше я отравлюсь: положи мне в карман ядовитого корня!

Мороз прошел по спине Камилы. Она отвернулась и с досадой сказала:

— Не говори пустое…

Но Оскенбай ждал от нее какого-то другого ответа.

— Ты что, негодная жена, говори, не скрывай! Чем получать пинки от самодура Шарше, может, лучше пока повременить в горах, выждать, пока успокоится жизнь?

В это время из-за угла появился Шарше. Он почти столкнулся лицом к лицу с Оскенбаем и слышал последние его слова. Взбешенный батрачком с ходу принялся ругать беднягу:

— Ух ты, отродье зулумов! Волка сколько ни корми, а он все в лес смотрит. Так и ты: рад, что сбежал Саадат, а теперь и сам думаешь податься вслед за ним, а? Но я покажу тебе дорожку! А ну, давай, иди передо мной!

Бедный Оскенбай до того был потрясен, что вместо слов, как птенец, беззвучно открывал и закрывал рот.

— Шагай, тебе говорю, иди! — камчой замахивался с седла Шарше. — В горы собрался бежать, а? Ишь ты, какой быстрый! В Китай хотел перейти, а? Ух ты, отродье зулумов!

В глазах Оскенбая рябило, он не мог сдвинуться с места. Конь Шарше задел его грудью, тебетей Оскенбая отлетел далеко в сторону, а сам он упал на колени.

— Эй, Шарше, ты что, одурел? — завопила Камила. — Кто тебе дал право топтать живых людей? И не стыдно обижать тихого человека?

— Не ори, баба! Если мужа тебе жалко, иди и садись за него в подвал! Айда!

— А что ты думаешь, да я на смерть пойду за него! Он ни в чем не виновен! — гневно ответила Камила.

Она решительно пошла вслед за ними.

Оглушенный Оскенбай почти ничего не соображал, он шел как во сне. Потом он вспомнил, что Шарше обвинил его в попытке к бегству в Китай, о чем он даже никогда и не помышлял. Это было самое обидное, и он, собравшись с духом, спросил у Шарше:

— О каком Китае ты говоришь, мой младший брат? Если у меня в мыслях было задумано о Китае, то не сойти мне сейчас с места, пусть меня соль Советов проклянет!

— Иди, поменьше разговаривай! Для вас, зулумов, поклясться все равно что плюнуть. Твой младший брат Саадат тоже так клялся, а сегодня он уже басмач… Эх, с самого начала, в первые дни революции, надо было всех вас под корень истребить, зря, прозевали на свою голову!

От этих слов Оскенбай еще больше сник и даже не заметил, как подошел к дверям подвала. И опять Шарше с разворота пнул ногой ни в чем не повинного бедняка.

— Давай катись к своим любимым баям! Там ваши боги сидят! Хотя подлец Саадат и сбежал, но узел в моих руках, никуда вы не денетесь!

Потрясенный Оскенбай даже не обратил внимания на пинок Шарше, но, когда он очутился в непроглядной тьме подвала, не выдержал, горько зарыдал. Бердибай с удивлением и досадой произнес:

— Это ты, Оскенбай? Эх, горемыка, а тебя-то за что?