Среди гор

Иманбай, закрыв глаза, выпил водки из пиалы. Ему сразу стало жарко и показалось, что смех джорочу доносится откуда-то издалека. Посмотрев в сторону эркебалы, Иманбай вдруг заметил, что на почетном месте сидит не один, а три Саадата. И все они глядят на него, смеются и дразнят.

— Будь проклята могила твоего отца! — Иманбай опустил голову и снова поднял. — О-о… из одного шайтана получилось три… пусть будет их не три, а тысячи, Иманбай-батыр их не испугался! Я бедняк… хозяин всего теперь… если хочешь знать… Ой! Кривляющийся шайтан… смотри!.. Трое их… трое! Прочь… Я эркебала… этого джоро… если хо… хочешь знать…

Пьяная болтовня Иманбая разозлила Султана:

— Что этот голодранец тут кривляется? Какой батыр нашелся!

Иманбай протер глаза, посмотрел на Султана, и ему показалось, что у того тоже две головы.

— Он, Султан!.. Где ты взял две головы?.. Будь не только двухголовый Султан, а семиголовое чудовище… ты храброго Иманбая не напугаешь!.. Я оторву все твои головы!…

— Выведите его! — распорядился Саадат. — Бросьте в снег, пусть отлежится. Накормишь собаку, она тебе ковер испортит. Надо проучить его как следует!

Шестеро дюжих джорочу выволокли Иманбая на улицу. Увидев такой оборот дела, Турду не на шутку растерялся. Он думал только о том, как бы скорее вырваться отсюда. По требованию эркебалы он безошибочно сказал, какими нитками прошиты подкладки его потников, и, залпом осушив штрафную чашку бузы, выбежал во двор. Иманбай валялся в снегу, безуспешно силясь подняться. Турду вытащил его из сугроба. Иманбай, шатаясь, едва дотащился до Айсаралы и сделал несколько попыток взобраться на нее, но каждый раз падал на землю. Он на чем свет стоит ругал Саадата и его друзей:

— Ух, шайтан трехголовый… проклятые джорочу… Они меня напоили бузой… потом избили… Но почему ты, Айсарала, не заступилась за меня?.. Как ты смеешь не заступаться за своего хозяина?! — Иманбай бил дрожащим кулаком клячу по морде. Айсарала, чтобы избежать нового удара, пятилась.

Прохожие смеялись, сокрушенно качали головой:

— Эх, бедняга обтрепанный! Да пусть бы он захлебнулся кровью своего отца, чем так напиться!

— Несчастный! Он, наверное, сейчас воображает себя владельцем несметных табунов Сансызбая.

— Посмотрите, на кого он стал похож!

— Да еще топор за пояс заткнул!

— Бедный «покойник», наверно, думает, что рубит дерево в лесу!

Турду с большим трудом посадил Иманбая на коня и вывел на дорогу. Иманбай ехал, причитая:

— Ой, джан!.. Моя джан Бюбю! Я… я дрова тебе везу… Ах, глупый Турду… куда завел меня… дал избить джорочу…

Иманбай заплакал. Турду хотел проводить его домой, но пьяный «храбрец» заупрямился и поехал один. Захудалая Айсарала с трудом брела по глубокому снегу и очутилась со своим хозяином у дома Бердибая, где сегодня происходило джоро аксакалов.

— Эй, баба! — Иманбай окликнул Батий — младшую жену Бердибая, стоявшую у входа в дом. — Встречай гостя и прими его коня! Чего стоишь, вертлявая шлю…

Батий бросила быстрый взгляд в сторону приезжего и, узнав пьяного Иманбая, сказала с презрением:

— Голодранец несчастный! — И захлопнула дверь.

— Я… я всех аксакалов, пьющих здесь бузу, сошлю в Шыбыр… Вы знаете, кто я такой?.. Я… — Иманбай уже не правил лошадью. Айсарала, видимо, поняла, что оставаться здесь нет смысла, вышла со двора Бердибая и побрела дальше.

— Вода будет течь по тому же арыку, где и раньше текла — власть возьмут в свои руки те, кто имел ее прежде. Пусть не бесятся эти кулы… — донесся, как далекий гул реки, голос Бердибая.

— Погодите, мошенники…. кровопийцы… — грозил пьяный Иманбай. — Бедняки еще покажут вам… Будет жив Иманбай — он взнуздает вас и поездит на ваших спинах… Погодите, хитрецы семиголовые…

Иманбай открыл глаза и увидел, что у его клячи четыре уха.

— Ш-шай-тан! — крикнул он. — И ты за Саадата? Дразнить меня хочешь? Ух, шай-айтан!

Иманбай начал бить Айсаралу плеткой по голове. Бедная кляча только мотала головой, но шагу не прибавляла, брела все так же медленно, опустив уши. Так она привезла хозяина к джоро женщин, которые называли себя сарыбашилами. На этот раз Иманбай не стал ждать, чтобы кто-нибудь вышел навстречу и принял его коня, хоть и с трудом, но спешился сам, вернее, свалился с лошади, выпустил из рук поводья и, шатаясь, вломился в юрту, где женщины, подогретые бузой, распевали песни.

Эшикага сарыбашилов, рослая молодуха, встретила гостя недружелюбно.

— Не пущу тебя в юрту, чернобрюхий! Здесь одни женщины. Убирайся, не то худо тебе будет! — пригрозила она.

Но Иманбаю сегодня все было нипочем. Он смело двинулся в атаку. Однако ему не повезло. Женщина слегка толкнула отважного Имаша в грудь, он пошатнулся и грохнулся на спину.

— Я… не хочу бузы… — бормотал Иманбай, тщетно пытаясь подняться. — Я… только хочу вас…

— Нас? — молодуха от души рассмеялась. — Ты? А ну-ка, поди сюда, дорогой.

— Что вы, глупые бабы… Иманбай с начальством сидел… пил водку, налей мне бузы… иначе я всех вас… — И он расхохотался.

Эшикага, молодая, здоровая Зукеш, не отставала от Иманбая.

— Если ты такой богатый и щедрый, покажи свое богатство! Тогда я скажу, чего ты стоишь.