Мы отошли от окна. Доктор низко склонился над трупом и пристально стал всматриваться в мертвые глаза Иллариона. Прошло несколько томительных минут.
– Простите, доктор, – начал прокурор, – почему вы так пристально смотрите в глаза убитому?
– А вы не догадываетесь? Видите ли, некоторые современные ученые Запада в области судебной медицины сделали весьма важное и ценное открытие. Оказывается, что в иных случаях глаза убитых, подобно фотографической пластинке, запечатлевают образ убийцы. Случается это тогда, когда предсмертный взор жертвы встречается со взглядом убийцы… К сожалению, в данном случае этого, очевидно, не произошло. Зрачок тусклый, потемневший… да… да… ничего, ровно ничего не видно. Однако будем осматривать труп.
На правой ладони убитого виднелся глубокий порез.
– Несчастный отчаянно защищался… Видите эту рану на руке? Он хватался за нож убийцы, стараясь его обезоружить, – продолжал доктор.
– А вот и орудие преступления, – сказал я, поднимая с пола два ножа. – Один из них – хлебный, другой – перочинный… Лезвие его согнуто.
– Убийца, очевидно, во время борьбы поранил изрядно себе руки. Видите, вся ряса убитого иеромонаха испачкана отпечатками кровавых пальцев, – вмешался судебный следователь.
Доктор все еще возился с осмотром трупа. Я, прокурор и следователь занялись тщательным осмотром кельи несчастного иеромонаха.
За перегородкой этой комнаты виднелась большая лужа крови у окна. Брызги крови попали и на подоконник, и на лежавший тут расколотый сахар. В большой комнате кровь заметна в разных направлениях. Комод, шкатулка – взломаны.
– Убийство совершено с целью грабежа, – заметил я.
– Без сомнения, – ответил следователь.
На стуле мы нашли тяпку, употребляемую для колки сахара. На комоде, на шкатулке, на столе – везде кровавые следы рук.
– Да, убийца порезал себе руки… – заметил я. – Это очень важная и ценная улика.
– Семь проколов горла! – обратился к нам доктор, покончивший с осмотром трупа. – Убийца в ожесточенной борьбе не мог, очевидно, сразу нанести быстрый и сильный удар. Он медленно и постепенно прокалывал горло своей жертвы.
Я подошел к печке и открыл ее. В ней виднелась большая куча золы. Труба была не закрыта. Я стал рыться в золе и вскоре нашел две жестяные пуговицы.
– Ага! – воскликнул я. – Эти пуговицы доказывают, что убийца сжигал в печке носильное платье, свое, разумеется.
Покончив с осмотром и распорядившись об отправке трупа в медико-хирургическую академию для вскрытия, мы приступили к первоначальному допросу.
– Скажите, отец благочинный, слыл ли покойный за человека особенно состоятельного?
– Не думаю. Мне, конечно, в точности неизвестно, сколько у усопшего было денег, но предполагаю, что о больших деньгах не может быть и речи. Так, несколько билетов, по всей вероятности.
– Нет ли у вас подозрения на кого-либо? Вам, конечно, лучше должны быть известны распорядки вашей монастырской жизни, равно как и лица, здесь бывающие.
– Откровенно вам скажу, в ум не могу взять, кто бы это мог решиться на столь страшное злодеяние, – развел руками благочинный.
Надо было нам самим нащупывать след к раскрытию злодея. Я велел позвать монастырского служителя Якова. Он повторил свой, уже известный нам, рассказ о том, как его покойный посылал за табаком и т. д., и как, наконец, он обнаружил убийство.
– Покажи-ка, братец, твои руки! – приказал я ему.
Он спокойно их протянул. Мы все пились в них глазами, особенно доктор. Руки были чистые, без малейшего пореза.
Я отпустил Якова и обратился к казначею Лавры:
– Скажите, отец казначей, кто у вас прежде служил в должности прислужников?
Казначей назвал. Я приказал агенту Назарову записать их.
– Ну а кто за последнее время посещал Лавру?
Среди некоторых лиц казначей назвал, между прочим, Ивана Михайлова, который до сентября прошлого года был монастырским служителем.
– А не знаете ли вы, когда в последний раз был в Лавре этот Иван Михайлов?
Тут из среды братии выдвинулись два монаха и заявили, что видели этого Михайлова в Лавре не далее как третьего дня, то есть накануне убийства иеромонаха Иллариона. Михайлов явился в Лавру без всякой надобности, провел целый день накануне убийства, ночевал в Лавре, затем появился также в день совершения преступления. Это было весьма важное и ценное указание!
– Где же мог у вас ночевать Михайлов? – спросил следователь.
– Наверно, в сторожке у кого-либо из сторожей.
Мы приказали позвать всех сторожей. Один из них заявил, что ночевал Михайлов у него, что он, Михайлов, собирался в 10 часов вечера уехать к себе на станцию Окуловка.
– Ну, теперь за работу! – тихо сказал я прокурору и следователю. – Будьте спокойны, господа, я вам скоро представлю убийцу…
– Мы не сомневаемся в вашей кипучей энергии и в вашем таланте, ваше превосходительство, – ответили они.
В тот же день поздно ночью я призвал к себе нескольких агентов.