Среди красных вождей том 1

Оставив моих спутников, я вышел с вокзала искать извозчиков. Их не было. Растерянный стоял я, не зная, что делать, когда из подъехавшего автомо­биля выскочил и бросился ко мне Красин, предупреж­денный мною телеграммой из Смоленска…

note 165

XI

Красин предоставил мне свой автомобиль, и мы перебрались с вокзала на Б. Дмитровку (кажется № 26), в дом, который по реквизиции был предоставлен комиссариату иностранных дел.

Это был прекрасный барский особняк, роскошно и со вкусом меблированный. Но поселившиеся здесь товарищи успели загрязнить его и вообще привести его в невозможный вид. Оставшаяся при доме прислуга его прежних владельцев все время негодовала и жаловалась мне на то, что новые жильцы обратили его в "свинюшник".

Я, согласно уговору, поехал в "Метрополь" к Красину, с которым мы после долгой разлуки и пробеседовали чуть не весь остаток дня. Сперва я, конечно, рассказал ему о моих злоключениях, пережитых в Берлине, Гамбурге, об аресте и пр. И вот тут то от него я и узнал, что Чичериным своевременно были полу­чены все мои радиотелеграммы, посланные из Гамбурга, что даже сам Ленин одобрил меня и мой образ действий. Неполучение же ответа ни на одну из моих телеграмм Красин объяснял тем, что и Чичерин, относившийся ко мне, под влиянием Воровского весьма от­рицательно, и Литвинов, по свойственной его характеру завистливости, решили "подставить ножку" и оставить ме­ня выпутываться как угодно, из моего затруднительного положения.

Затем Красин сообщил мне, что, узнав из телеграммы германского мин. ин. дел о нашем аресте в качестве заложников, он требовал от Чи­черина принятия мер к нашему немедленному освобож­дению. И Чичерин и Литвинов уверяли его, что делается все необходимое, что они обмениваются телеграмма­ми с германским правительством, но что последнее note 166затягивает. Словом, оказалось, что и в данном случае было сведение личных счетов со мной. Меня спокойно бросили на произвол судьбы…

Я упоминаю об этом не для того, чтобы жаловать­ся или рисоваться моими страданиями, нет, а с един­ственной целью показать читателю, как советское пра­вительство и его деятели, сводя свои личные счеты, от­носятся к своим даже высоко стоящим сотрудникам, каковым был я, сознательно обрекая их на всякие слу­чайности: ведь ничего не было сделано для освобождения тех германских граждан, заложниками за которых мы являлись. Они все, и Чичерин и Литвинов не могли не понимать, что своим пассивным отношением они обрекают меня на всякие случайности, вплоть до расстрела… Но что им, всем этим непомнящим родства, до других, что им, этим "идеологам" борьбы "за лучший мир", до чужой жизни…

— Да, брат, — говорил Красин, — с грустью приходится убедиться в том, что личные счеты у нас легли во главу угла отношения друг к другу… Меня, например, Литвинов ненавидит всеми фибрами своей душонки… это старые счеты еще со времен подполья. Вечная, ничем несдерживаемая зависть, боязнь остать­ся позади. И вот и на тебя он переносит ту же нена­висть и всеми мерами старается, чтобы ты, Боже сохрани, как-нибудь не выдвинулся бы выше него.

Он, конечно, забыл, или сознательно, просто по маленькой подлости маленького человечишки, озлобленного превосходством других, делает вид, что забыл, как ты, когда то, еще в Бельгии, после его ареста в Париже, ломал ко­пья за него…

А когда ты остался один в Гамбурге, сре­ди волнующегося моря революции, а потом был арестован, он, опасаясь того ореола, который может тебя note 167окружить в глазах советских верхов и выдвинуть, почувствовал к тебе глухую ненависть и всеми мерами старался использовать этот благоприятный случай уто­пить тебя… Я знаю, что фактически он застопорил вопрос с ответами на твои радио из Гамбурга, на теле­граммы мин. ин. дел о вашем аресте…

Это человек из породы тех, которые по своей натуре, способны лишь к мелкой, обывательского характера злобе к тем, кто им протягивает руку помощи, оказывает одолжение… Вообще насчет благородства здесь не спрашивай… Все у нас грызутся друг с другом, все бо­ятся друг друга, все следят один за другим, как бы другой не опередил, не выдвинулся…