Среди людей неименитых. Воспоминания современника

Первые четыре года пролетели незаметно. Конечно же, наша «африканская» группа была самой беспокойной в институте – в других академических группах контингент был постарше и, следовательно, посерьезнее. Африканисты же, еще нас называли «спецшколовцы», доставляли немало хлопот институтскому руководству: было все – и «фарцовка», и семейные разводы (тоже криминал), и прогулы лекций, и «пьяные» разборки.

Но было не только это. Были и походы в кино, на футбольные матчи и на боксерские поединки. Были прогулки по тогдашней (еще «окуджавовской» Москве). Или просто шли пешком из института домой с друзьями, или с симпатичной однокурсницей. Тогда-то и написалось:

Ты идешь, идешь Москвою,
Ветку липы теребя,
И глядят с немой тоскою
С неба звезды на тебя.

    Сыплют пухом мягким, нежным

    В темных парках тополя,
    И как будто шалью снежной
    Там укутана земля.

Храм Господний громоздится

Четким профилем голов,
Воронье вверху гнездится
Возле самых куполов.

    Особняк времен Ростовых

    Спит, прикрыв глаза окон,
    И от сумерек лиловых
    Тень упала на балкон.

А шаги звучат так глухо

В бледном свете фонарей:
Может, шли здесь Пьер Безухов
И печальный князь Андрей.

    И от призрачного блеска

    Наплывает мыслей хлам…
    Мать твою…, в глаза вдруг резко
    Свет неоновых реклам!

Судите сами о художественных достоинствах моего «поэтического продукта на выходе», но, думаю, что в восемнадцатилетнем возрасте лучше быть придурком-романтиком и писать стихи, чем «ширяться» в подворотне (или даже на квартире – «на хазе», как говорили тогда). Нормальные люди в этом возрасте должны писать стихи и влюбляться в девушек. Настоящий поэт позже об этом времени написал: «А еще вином много тешились, разоряли дом, дрались, вешались!» Но в 1960 году поэт сам был очень молод: «Где твои семнадцать лет?» – «На Большом Каретном!»

К 4–5 курсу все осталось позади; вроде повзрослели малость и остепенились. И стали вступать во взрослую жизнь. Кого-то направили на работу в посольства. Меня – в посольство СССР в Эфиопии, а Сашку Игнатова – в наше посольство в Того. Игорь Овсянников тоже оказался в Эфиопии, в Аддис-Абебе, но он был направлен как отличник на дальнейшую учебу в императорский колледж. Коля Афанасьевский почти год работал в Гвинее переводчиком с группой советских инженеров (СССР оказывал развивающимся странам Африки научно-техническую помощь). А когда четверокурсники и пятикурсники стали возвращаться из заграничных командировок и стажировок, то оказалось, что кому-то пришлось брать академический отпуск, а кого-то вообще исключили из института за «нарушение правил поведения советских граждан за рубежом». Популярная в наше время хохма: студент дает телеграмму домой родственникам: «Вылетел из института (или из КПСС) тчк. Встречайте тчк.»

Но, как бы там ни было, студенческие годы подходили к концу. Сколько лет прошло, а помню наш студенческий гимн:

«Течет века Москва-река,
Ветхий дом там от старости кренится.
Пройдут года, но никогда
Наши чувства к нему не изменятся.
       Вот год пройдет, и курс пойдет
       Жизнь вышагивать брючками узкими
       За Крымский мост, за сотни верст
       Где нечасто встречаются русские…»

Так потом все и было. Не все выпускники нашего курса были взяты на работу в Министерство иностранных дел: многие ушли на преподавательскую работу в разные НИИ, кто-то был распределен в КГБ и другие хитрые организации, а иные подались в журналистику. Толковые специалисты с хорошим знанием иностранных языков, да еще с хорошей политической подготовкой были востребованы повсюду. Те же, кто был распределен на работу в МИД, стали «коллегами».

В МИД распределили лучших студентов. Важность этого государственного учреждения прекрасно понимал еще Петр I, приписав собственноручно на документе, озаглавленном «Определение коллегии иностранных дел» следующие слова: «К делам иностранным служителей коллегии иметь верных и добрых, чтоб не было дыряво, и в том крепко смотреть; а ежели кто непотребного в оное место допустит или, ведая за кем в сем деле вину, и не объявит, то будут наказаны яко изменники».

Кадровики, подбиравшие сотрудников на работу в МИД СССР, хорошо усвоили этот наказ самодержца.

Башня на смоленской: коллеги по МИДу