Среди призраков

Туман стлался над пропастью молочно-белый, густой, до того густой, что казалось, его можно было резать ножом или комкать, как снег. Туман скрывал под собой пропасть и шаткий мостик над ней, которого только начало - узкая дощечка и кусок веревочных перил с одной стороны - и было видно. Надо было пройти по мостику, это было необходимо, потому что это был единственный путь здесь; и зависело от того, сумеет ли он пройти по мостику над пропастью, очень многое, может, вся его оставшаяся жизнь, но и оступиться было очень страшно и жутко тогда вся его оставшаяся жизнь исчислялась бы в минутах. Однако думать было некогда: он стоял над обрывом, над самым краешком пропасти, следующий шаг вынес бы его на шаткие доски мостика над бездной. О.н сделал этот шаг, случайно задев камень ногой и уронив его в пропасть. Долго, застыв, прислушивался он к удаляющимся редким стукам о выступы горы упавшего в пропасть камня, и, по мере того, как летел камень все дальше вниз, звуки ударов делались все глуше, но все же слышались вполне отчетливо из-за тишины, царившей здесь, какой-то неестественной тишины, нарушаемой лишь робким похрустыванием камней у него под ногами, когда он в страхе переминался с ноги на ногу, и вот этими редкими стуками летящего в бездну камня. Он так и не услышал, как долетел камень до дна пропасти, хотя и напрягал слух изо всех сил. И тогда ему стало жутко, страх обступил его со всех сторон. Обливаясь холодным потом, стоял он на краю пропасти, возле какого-то несерьезного, игрушечного по сравнению с умопомрачительной бездной под ним мостика и старался успокоиться, взять себя в руки, потому что все равно предстояло ступить на мостик и пройти по нему до конца, и от этого некуда было деваться. Сердце бешено стучало где-то в горле, в ушах, в животе, стучало, ломая и поглощая неестественную тишину, и чудилось ему - стук этот, стук его собственного сердца отдавался пугающим небесным эхом здесь, будто эхо это, подхватив стук его сердца, возникало из бездонной пропасти. Ему казалось, прошла вечность, прежде чем он сумел побороть в себе робость, переходящую уже в какой-то тошнотворный, суеверный ужас, леденящий внутренности, прошла вечность, прежде чем он смог ступить на мостик. Уже через три шага мостик предательски затанцевал у него под ногами, он крепко ухватился за ненадежные с виду веревочные перила и с большой осторожностью переставлял ноги, ставшие будто ватными. Больше всего его угнетало то, что конец мостика был скрыт в тумане - да какой там конец! - из-за тумана дальше чем за пять шагов ничего нельзя было разглядеть, и неизвестно, где мостик кончался, сколько еще шагов оставалось до противоположного края обрыва: десять, пятьдесят, сто?.. На другом конце обрыва, на другой стороне его ожидала другая жизнь, к которой он стремился таким образом: скованными от страха ногами, еле передвигаясь по плящущему, ненадежному мостику, ничего не видя теперь ни впереди себя, ни позади, ощущая только ужасающую бездну под ногами и готовое выскочить из груди сердце. По усилившемуся раскачиванию мостика он понял, что находится где-то близко к середине этой дороги над пропастью. Значит, оставалась почти половина пути. Он не знал, сколько потратил времени на преодоление первой половины, казалось - очень много, может, час, или полдня, или половину жизни; но определив, что находится примерно на середине мостика, воспрянул духом и совершенно неожиданно для себя понял вдруг, что сейчас он пойдет гораздо свободнее и раскованнее, ноги его налились силой, страх ушел из сердца, шаги сделались легкими, будто он ступал, по привычным тротуарам своего города, а не по узенькому мостику над покрытой туманом бездной. Он воспрянул духом и торопливо пошел по мостику. И тут из молочно-белого, густого тумана возникли такие же белые, неживые руки, костлявые, будто гипсовые, сотни рук, разом взметнувшиеся из пропасти, стали хватать его; мешая друг другу, отталкивая друг друга, улыбающиеся мертвыми улыбками, призраки выскочили, воздушные, из бездны, из тумана, скрывавшего их до поры, появились и стали стаскивать его с мостика, стремясь утащить с собой вниз, в пропасть. Он отчаянно сопротивлялся, чувствуя мерзкое прикосновение ледяных, мертвых рук к своему телу, умирая от страха, тем не менее отчаянно сопротивлялся, потому что рассудок твердил ему, что если он даст стащить себя с этого мостика, с этой узенькой, жалкой, ненадежной тропинки в другую жизнь, даст им стащить себя и увлечь в бездну, никто и ничто ему больше не поможет, и недолгой жизни его наступит конец. И потому он отчаянно сопротивлялся, почти теряя сознание от омерзения, усталости, страха, все же сопротивлялся, чтобы не смогли они, эти призраки, взять его с собой на дно ущелья, чтобы не стал он одним из них, таким же, как сами они. Он жестоко сопротивлялся, а ледяные, белые руки жутко улыбавшихся призраков цепко держали его, тянули вниз, старались стащить с мостика, и сотни других мертвых рук тянулись к нему, к его лицу, к горлу, к ногам...