Среди садов и тихих заводей

Приготовив бадьи, Миюки отобрала карпов, которых собиралась туда запустить. Первым делом она отобрала рыбин, у которых чешуя образовывала одинаковую, равномерную ячеистую структуру наподобие кольчуги, носы были не слишком вытянутые и не очень короткие или приплюснутые, а плавники имели ровный окрас как у головы, так и у хвоста. Закончив первичную сортировку, она выбрала двух черных карпов (одного – черно-металлического окраса с отливом, другого – бархатисто-матово-черного) и пару тускловато-желтых рыбин – такие, впрочем, часто оказывались живучими и достигали значительных размеров; за ними последовала пара темно-бронзовых экземпляров, отливавших глянцем жидкого коричневого меда, ну а в довершение она присмотрела двух карпов, почти лишенных чешуи, отчего казалось, будто они закованы в медную броню.

Чтобы обеспечить им побольше жизненного пространства, Миюки решила взять с собой не очень крупных карпов – двухлеток, длиной чуть меньше одного сяку[13] и весом около одного кина[14].

Она брала их руками, проявляя терпение и ловкость, как это проделывал Кацуро, и хватка ее больше походила на ласку.

Дождавшись ночи, она разделась и спустилась в пруд, поджимая пальцы ног наподобие крючков, чтобы не поскользнуться на ослизлом дне. Плавать Миюки не умела – и зашла в воду только по пояс, потому что боялась утонуть, если, не ровен час, оступится и упадет. Она осторожно двинулась вдоль стенок водоема, зыбя черную воду коленями, бедрами, лобком и рябя расстилавшиеся перед нею отблески луны. Вода была ледянющей. Рыбин в темноте было не разглядеть, но Миюки чувствовала, как они проплывали совсем рядом, слегка задевая плавниками ее ноги, – и ей казалось, что она продиралась сквозь стаю холодных бабочек.

Вспомнив, как это делал ее муж, Миюки принялась соскабливать ногтями кожу, сдирая с нее мельчайшие частички грязи, – они тут же растворялись в воде, и карпы воспринимали их как естественную среду. Именно таким образом рыба постепенно привыкала к Кацуро, притом настолько, что сама ложилась брюхом в его ладони, что неизменно приводило в восхищение чиновников Службы садов и заводей.

Чтобы дать карпам пообвыкнуть в тесных вершах, которые должны были стать их обиталищами на многие луны, Миюки терпеливо выжидала дня три, прежде чем тронуться в путь.

Свое путешествие в Хэйан-кё она сравнивала с летними днями, которые начинаются с туманной дымки, застилающей все вокруг, а потом растворяющейся в солнечном свете, – и так до тех пор, пока на горизонте в час Собаки[15] снова не вздыбятся грозовые тучи. После смерти Кацуро молодая женщина жила будто в тумане, заглушавшем звуки и размывавшем цвета. Однако Миюки предчувствовала, что помутнение развеется, как только она отправится в путь: тогда мир предстанет перед ней в истинном свете – со всеми своими радостями и печалями. А потом, когда она доставит рыбу к месту назначения и выпустит ее в храмовые пруды, жизнь опять подернется пеленой тумана и кругом снова воцарится мрак.

– Ну! – послышался чей-то голос.

Миюки подняла глаза. Нацумэ, подойдя ближе, смотрел на нее во все глаза.

– Принимаешь ванну? – полюбопытствовал он. – Неужели?

Она сказала, что приручает рыб. Во всяком случае, пробует. Поскольку рядом с карпами отныне будет только она, нужно, чтобы они привыкли к воде, пропитанной ее запахом.

– Не знаю, придут они или нет, – бросил Нацумэ, махнув рукой в сторону деревенской площади, где пока что не было ни души.

Он имел в виду обряд, согласно которому селяне должны были собираться вокруг Кацуро и сопровождать его до лесной опушки. Там рыбак и селяне обменивались благословениями; провожавшие высказывали пожелания, чтобы Кацуро благополучно добрался с карпами до Хэйан-кё, а потом целым и невредимым вернулся обратно в Симаэ и чтобы по дороге его не ограбили – не отобрали векселя, выданные ему в Службе садов и заводей в счет уплаты за рыбу, – векселя, три четверти которых он должен был передать на нужды деревни, а остальные обменять вместе с Миюки в императорских складах на мешки с рисом, тюки пеньки и шелка́.

Точно курица перед кучей зерна, Миюки несколько раз быстро тряхнула головой, делая вид, будто клюет, и сопровождая свои движения резким кудахтаньем: ко-ко-ко! – сказала, что не заслуживает, чтобы ее провожали с таким почетом, потому как даже не знает, сможет ли одолеть хотя бы половину пути.

Если не сможет, вся деревня будет опозорена, поскольку селяне не сумели обеспечить поставку рыбы в храмы Хэйан-кё, а стало быть, Служба садов и заводей перестанет направлять к ним посланцев с заказами на карпов. Таким образом, Симаэ теряла не только репутацию, но и львиную долю денежной помощи, на которую жили ее обитатели. Нет-нет, монастырские настоятели, будучи большими ценителями декоративных рыб, конечно же, и впредь будут разживаться ими у рыбаков Симаэ, хотя не очень придирчивые покупщики из суровой монашеской братии не шли ни в какое сравнение со взыскательно-утонченными заказчиками Службы садов и заводей.