Через 3–6 месяцев она должна была предстать перед Королевским судом Винчестера, а до тех пор ей следовало находиться под моим присмотром.
В нашей команде было еще шесть надзирателей, но к вечеру их оставалось только трое. Как я уже говорила, ШИЗО не было местом, в котором вам хотелось бы оказаться, поверьте мне. Камеры были маленькими и узкими, а на крошечных окнах – решетки. Я уже молчу про запах.
В конце концов, это было место для наказаний, поэтому «грязные протесты» недовольных заключенных были обычным делом. Когда там не воняло дерьмом, повсюду была вода: кто-то из заключенных в знак несогласия всегда затапливал свою камеру.
Шум тоже был оглушительным: постоянные стуки и крики. Иногда я даже собственных мыслей не слышала.
К Роуз не относилось требование, что она должна была 23 часа находиться в камере. Ее поместили в ШИЗО исключительно для собственной защиты, поэтому она имела право на все обычные привилегии, которые были бы у нее в корпусе.
Каждое утро мы отпирали ее дверь, чтобы она могла принять душ и прогуляться в течение часа. Она ходила по двору ШИЗО. Иногда мы вызывали ее мыть коридоры. Мы давали ей зубную щетку, чтобы чистить радиаторы, и она была рада, что у нее есть занятие. Думаю, ей было приятно находиться вне камеры. Она заваривала чай для персонала и болтала, но не о чем-то значимом. Ни слова о Фреде или ее деле, просто непринужденная болтовня. Кто-то, то есть адвокат, явно сказал ей держать рот на замке.
Чуть ли не первым делом она подала заявление начальнику тюрьмы с просьбой предоставить ей вязальные спицы и пряжу. Ей их выдали, что может показаться странным, но какой вред она могла принести тупыми спицами в самом охраняемом месте тюрьмы? Бритвой и втулкой от туалетной бумаги можно нанести гораздо больший урон, что было в стиле Кэрри Уэббер (да, я снова к ней возвращаюсь, но она – хороший пример). Полагаю, то, что Роуз предоставили инструменты для вязания, было способом развлечь и занять ее – в конце концов, она не должна была находиться в таких условиях. Она пребывала в ШИЗО ради собственной безопасности и не сделала ничего плохого, находясь в тюрьме. Права человека и все такое. Кроме того, ночью она должна была сдавать спицы и нитки.
Как только она снова получала их, она приступала к вязанию. Роуз вязала утром, днем и вечером. Когда я в восемь утра подходила отпереть дверь ее камеры и пожелать ей доброго утра, она уже вязала. Никто понятия не имел, что именно она вязала, но это был длительный непрерывный процесс. Она смотрела вдаль, когда это делала, но мне было понятно, что за ее остекленевшими глазами многое происходило. Ее мозг был занят. Боюсь предположить, чем именно.
Вскоре она получила прозвище Тетушка Роуз от персонала тюрьмы, потому что вязала, выглядела как пожилая тетушка, к которой вы заглядываете на чай с пирогом, и говорила так, будто пела. Она желала нам доброго утра нараспев. Мы вовсе не хотели ее оскорбить, просто в тюрьме все получают прозвища. Думаю, это форма черного юмора, наш способ отгородиться от жестокости мира, в котором мы работаем.
Итак, Роуз Уэст стала Тетушкой Роуз, и она вела себя так, словно ничего не произошло.
Довольно часто люди, обвиненные в страшных преступлениях, уходят в себя.
Они теряют аппетит и практически не разговаривают, когда осознают угрозу пожизненного заключения. К Роуз это не относилось: она ела все, что ей давали, и даже говорила, что это вкусно. Она болтала с нами так, словно это просто очередной рабочий день в офисе. Казалось, серийная убийца Роуз Уэст полностью отделилась от Роуз Уэст по прозвищу Тетушка Роуз.
Она даже не вздрогнула, когда пришел начальник тюрьмы, чтобы сообщить ей новость, которая должна была стать главным шоком ее жизни.
Был полдень 1 января, и я имела удовольствие работать в эту смену. К тому моменту Роуз была у нас около двух недель, и она находилась в своей камере.
Начальник зашел ко мне в кабинет.
– С Новым годом! – сказала я весело.
– У меня не то настроение, – ответил он, бросив на меня несколько напряженный взгляд.
Он сказал, что Фред Уэст покончил с собой во время обеденного перерыва в тюрьме Уинсон-Грин в Бирмингеме.
– Черт возьми! – воскликнула я. Не завидовала начальнику, что ему придется сообщить Роуз эту новость. После такого она будет опустошена. После всего, что они – предположительно – сделали вместе, он, наверное, стал для нее всем.
Как же я ошибалась.
– Давайте поскорее покончим с этим.
Начальник тюрьмы сказал мне следовать за ним в камеру Роуз. Я отперла дверь и сделала шаг назад, чтобы позволить ему войти первым. Роуз, сидевшая на кровати, посмотрела на нас с таким же удивлением, как я на начальника тюрьмы в первый день нового года.
Он прочистил горло.
– Боюсь, у меня плохие новости. Фред покончил с собой.