Меня не особо волновало это все, даже повышение зарплаты. До того момента моя трудовая этика заключалась в том, чтобы прийти на рабочее место, приложить максимум усилий и не брать больничные. Вообще, я могла по пальцам одной руки пересчитать все случаи, когда я брала отгул. Я жила скромно и вообще не интересовалась материальным. Вы бы в этом убедились, взглянув на мою квартиру. Полагаю, я никогда не настаивала на повышении, потому что не осознавала, насколько хорошо я справляюсь со своей работой. Только когда начальство стало воодушевлять меня стремиться выше, до меня наконец дошло, что у меня есть необходимые для этого качества. Мне трудно об этом говорить. Терпеть не могу расхваливать себя, потому что тогда я чувствую свою незащищенность и уязвимость. Хотите верьте, хотите нет, но на самом деле я очень застенчивая. Моя жесткая и бесстрашная личность, выходившая на первый план в тюрьме, была прикрытием, чтобы хорошо выполнять свою работу.
Внутри я очень мягкая, особенно когда дело касается жестокого обращения с животными. Любая передача о спасении животных заставляет меня расплакаться за считанные секунды.
Итак, я прошла собеседование на должность главного надзирателя, и, к моему удивлению, меня утвердили. Я переехала из корпуса Б в приемное отделение и, наконец, в службу безопасности.
В ней, расположенной у входа в Уормвуд-Скрабс, царили суета и шум, и именно там хранилась самая конфиденциальная информация. Например, это могли быть разведданные о заключенных, которые, как мы подозревали, что-то задумывали. Я говорю о террористе, который пытался спланировать террористический акт изнутри тюрьмы и обращал других заключенных в экстремизм, или заурядном торговце наркотиками, пытающемся заставить свою девушку пронести сверток с героином на очередное свидание.
Первое впечатление? Оно было неприятным. Дверь в кабинет главных надзирателей всегда была закрыта. Нужно было постучать, чтобы войти, и, оказавшись внутри, вы наталкивались на высокую стойку, разделявшую вас и сотрудников. Нужно было преодолевать одну преграду за другой, чтобы поговорить, по всей вероятности, с важнейшей командой в тюрьме.
Служба безопасности – это хранилище информации, и, чтобы разведданные поступали от надзирателей, глаз и ушей корпусов тюрьмы, обстановка должна была быть располагающей. То, как все здесь было организовано, вселяло ужас и будто бы кричало оставаться на месте, а не входить. Не так я себе представляла успешно функционирующий информационный центр.
Я навела порядок в нескольких корпусах, но больше всего мне хотелось преобразить это место. Мои руководители были правы. Повышение по службе придало уверенности, а также повлекло за собой прилив драйва. Я инстинктивно чувствовала, что наведение порядка в службе безопасности – это ключ к преображению Уормвуд-Скрабс, и мне очень хотелось принять в этом участие.
В первую очередь я убрала стойку. Затем все переставила так, чтобы офис стал помещением открытой планировки. Я уволила нескольких сотрудников, которые не справлялись со своими обязанностями. Затем выделила отдельный кабинет для тех, кто принимал поступающую информацию – разумеется, его дверь всегда была открыта. Другой кабинет освободила с единственной целью: прослушивать телефонные разговоры заключенных. Нам было разрешено прослушивать все разговоры, кроме тех, что заключенные вели с адвокатом. У меня была небольшая армия помощников, которые выполняли эту работу не покладая рук. А это была важная работа.
Когда в тюрьму прибывает новый заключенный, ему позволено написать десять номеров родственников, друзей и других значимых людей, с которыми он хотел бы поддерживать контакт, а также номер его законного представителя. Эти номера необходимо тщательно проверить, чтобы убедиться, что они безопасные.
Нужно удостовериться, что среди них нет номера женщины (или другого человека), над которой было совершено насилие и которую могли бы запугать до такой степени, чтобы она забрала заявление.