Средневековая андалусская проза

И еще говорю я в поэме, с которой обращаюсь к моему двоюродному брату[50] Абу-ль-Мугире Абд аль-Ваххабу Ахмаду ибн Абд ар-Рахману, внуку Хазма ибн Галиба, отвечая ему:

Спросите следы кочевья, склоняясь над пепелищем:
Где тот, кто в своих скитаньях пустыню сделал жилищем?

Исчезло теперь кочевье, как тайный помысел, скрыто;

На голое место глядя, скитальцев мы тщетно ищем.

Люди не согласны насчет того, что тяжелее — разлука или разрыв. И то и другое — тягостное восхождение, красная смерть, черная беда и серый год, и всякий считает из этого ужасным то, что противоположно его природе.

Кто обладает душою гордой, любвеобильной, мягкой, доступной и устойчивой в обещании, для того ничто не сравнится с бедствием разлуки, так как она пришла намеренно и замыслили ее превратности рока умышленно. Поэтому не видит он, чем утешить свою душу, и, обращая думы свои к какой-нибудь мысли из мыслей, постоянно находит в ней оживление своей страсти, и возбуждает она печали, причиняя ему страдания и побуждая его плакать о друге. А разрыв — это вестник забвения и предтеча гибели любви.

Что же касается человека с душою томящейся, постоянно влекомой и обращающей взоры к любимой, беспокойной и переменчивой, то разрыв для него болезнь, влекущая гибель, а разлука — средство забвения и утешения. Я же считаю, что смерть легче разлуки, а разрыв навлекает одну горесть — и только, а если продлится он, то скорее всего вызовет усиление. Об этом я говорю:

Мне сказали: «Уезжай! Вот желанное решенье!
Может быть, в чужих краях обретешь ты утешенье».

Я в ответ: «Меня никто не утешит, кроме смерти;

Дважды в жизни яд меня не введет во искушенье.

Отдаление в любви хуже самой страшной казни;

Если милой нет вблизи, остается сокрушенье.

Сердце — лакомая снедь, страсть — назойливая гостья;

Ей не стану докучать, повторяя приглашенье».

Я видел людей, которые прибегали к разрыву с влюбленными и добивались его умышленно, боясь горечи дня разлуки, и страданий, и грусти, возникающей при расставанье. Такое поведение, хоть оно, по-моему, и не принадлежит к обычаям, угодным Аллаху, все же решительное доказательство того, что разлука тягостнее разрыва, — это ли не так, если среди людей есть такие, которые прибегают к разрыву, боясь разлуки? Я не нашел никого в мире, кто бы прибегал к разлуке, боясь разрыва, а людям свойственно всегда избирать более легкое и брать на себя менее значительное, и мы сказали, что это но относится к похвальным обычаям только потому, что поступающие так ускоряют беду, прежде чем она придет к ним. Ведь, может быть, того, чего они боятся, и не будет и, может быть, тот, кто ускоряет неприятное, не зная наверное, что ему суждено, ускоряет себе приговор.

Не избегай любви нарочно, поверь, дурное это средство;
Друзей терять по доброй воле глупей, чем промотать наследство.

Живет богатый, словно бедный, напуган бедностью голодной,

Которая с богатым рядом, так что грозит ее соседство.

Я вспоминаю, что у моего двоюродного брата Абу-ль-Мугиры есть стихи, где высказана мысль, что разлука тяжелее разрыва. Эти стихи из поэмы, с которой он обратился ко мне, когда ему было семнадцать лет или около этого. Вот они:

Неужто ты, друг, подвержен губительнейшему зуду?
Скажи, куда торопиться медлительному верблюду?

Поистине, расставанье опасностью угрожает.

Ты думаешь взять с собою любовь, как ты взял бы ссуду?

Лжецы говорят нередко: разрыв опасней разлуки,

Но это злостная кривда. Не верь болтливому люду!

Не ведают они страсти, глубин ее знать не знают,

Готовые уподобить любовь презренному блуду.

А для влюбленных разлука — дорога верная к смерти,

И этой истины страшной вовек я сам не забуду,

У меня есть об этом длинная поэма, которая начинается так: