Средневековая андалусская проза

У меня есть два стихотворения, где я сказал, намекая, — нет, ясно указывая, — на одного человека из наших друзей, который известен нам всем, мужа, ищущего знания, прилежного и богобоязненного. Он простаивал ночи и шествовал по следам благочестия, идя по пути древних суфиев[70], и был ревностным искателем, и мы воздерживались от шуток в его присутствии. И не прошло много времени, и дал он сатане овладеть душою, и предался разврату, после того как носил одежды благочестия, и отдал Иблису во власть свой повод, и соблазнил его Иблис ложным, и украсил в его глазах несчастье и бедствие; и вручил ему этот человек узду после отказов, и отдал свой тупей после непослушания, и двигался, подчиняясь ему, и тихо и резво.

И прославился он после того, о чем упомянул я, некими прегрешениями, мерзкими и грязными, и я долго упрекал его и усиленно его порицал за то, что стал он известен после сокрытия, и испортило это его расположение ко мне, и стали дурными его намерения, и ожидал он для меня злой беды. А кто-то из друзей наших соглашался с ним на словах, чтобы привлечь его к себе и стать его другом, и выказывал ко мне враждебность, но сделал Аллах явными тайные мысли его, так что узнал их и кочующий и оседлый, и упал он в глазах всех людей, после того как был примером для ученых и постоянно возвращались к нему достойные, и сделался он ничтожен для всех своих приятелей. Да охранит нас Аллах от беспомощности, да покроет он нас своей защитой и да не отнимет от нас своей милости, которую он нам оказал! О, позор тому, кто начал с исполнения долга и не знал, что постигнет его беспомощность и покинет его защита! Нет бога, кроме Аллаха! Как ужасно это и отвратительно: поразила его одна из дочерей беды, бросила свой посох мать бедствий подле того, кто сначала принадлежал Аллаху, а в конце стал принадлежать сатане!

Вот часть одного из этих стихотворений:

Праведником слыл юнец, прикрываясь верой правой,
А теперь он посрамлен, заклеймен дурною славой.

Он высмеивал других, а теперь везде и всюду

Издевательство над ним стало лучшею забавой.

Но зачем его чернить, если вдруг он обезумел

До того, что горд в душе страстью знойной и лукавой?

Будучи благочестив, он считал, что все такие;

Полагал он, что любовь меркнет перед мыслью здравой.

Направлялся к мудрецам он с чернильницей и книгой;

Шествовал среди толпы он походкой величавой.

Перья тусклые сменив на блестящие обновы,

Представляется теперь он павлином перед павой.

Что же ты меня хулишь? Не столкнуться бы нам лбами!

Опасаясь утонуть, в этих водах ты поплавай.

Не хочу твоих прудов, у меня другой источник;

Утолять я жажду рад этой сладостной отравой.

От любви ты отрекись, и тебя любовь покинет;

Не затравишь ты любви даже целою облавой.

Нет, не плащ и не шнурок — узел гибельный разрыва,

Угрожающего нам этой карою кровавой.

Лишь пока бегут гонцы по бесчисленным дорогам,

Управляет государь всей обширною державой.

Если только не протрешь благородного изделья,

Вряд ли будет соблазнен кто-нибудь железкой ржавой.

А упомянутый человек из друзей наших прекрасно изучил чтение Корана и составил превосходное сокращение книги аль-Анбари «Об остановках и вступлениях», которое восхищало чтецов, его видевших. Он был прилежен в изучении преданий и записывании их, его разум более всего был направлен к чтению того, что слышал он от старейших знатоков преданий, и он усердно и ревностно переписывал Коран. Когда же постигло его это бедствие с каким-то юношей, оставил он то, что его занимало, и продал большую часть своих книг, и переменился полнейшей переменой — у Аллаха ищем защиты от пребывания без помощи!

Я сказал о нем стихотворение, следующее за тем, часть которого я привел в начале его истории, но потом я бросил эти стихи.