Средневековая андалусская проза

В постыдном своем ослепленье не хочешь ты видеть греха;
Приходят к тебе ради блуда, а вовсе не ради стиха.

Напакостят и удалятся, оставив тебя в дураках,

Осел, чья поклажа, поверь мне, — отвратнейший сор да труха.

И я много раз произносил эти стихи, так что, наконец, хозяин собрания сказал мне: «Ты наскучил нам, заставляя их слушать. Сделай милость, оставь их или скажи другие». И я перестал, и не знал я, — не замечает он или притворяется не замечающим, и не помню я, чтобы я потом возвращался в это собрание.

Я сказал об этом человеке поэму, где есть такие стихи.

Ты достойный человек не в пример шутам бродячим;
По заслугам ты слывешь благородным и горячим.

Пробудись же! В дом к тебе забрели дурные гости.

Знай, что худшие грехи мы порою ловко прячем.

Кое-кто поклоны бьет, но не только на молитве;

Обладатель ясных глаз не всегда бывает зрячим.

Рассказывал мне Салаб ибн Муса аль-Калазани: «Говорил мне Сулайман ибн Ахмад, поэт: «Вот что рассказывала мне одна женщина, по имени Хинд, которую я видел на Востоке (а она совершила пять паломничеств и была из ревностных богомолиц). Она говорила мне, — рассказывал Сулайман, — «О сын моего брата, не думай хорошо ни о какой женщине! Я расскажу тебе про себя нечто такое, что знает Аллах, великий и славный! Я ехала по морю, возвращаясь из паломничества (а я уже отказалась от земной жизни), и была я пятой из пяти женщин, которые все совершили паломничество, и мы ехали по Красному морю. А среди матросов на корабле был один человек, сухощавый, по виду высокий ростом, широкоплечий и хорошо сложенный, и увидела я в первую ночь, что подошел он к одной из моих товарок. И затем он подходил ко всем женщинам в следующие ночи, и не осталось ему никого, кроме нее (она разумела самое себя), — и вот, — говорила она, — я сказала себе: «Я обязательно тебе отомщу!» И я взяла бритву и зажала ее в руке, и матрос пришел ночью, как обычно, и когда он хотел сделать то же, что делал во все ночи, я уронила на него бритву. И он испугался и встал, чтобы уйти, и мне сделалось его жалко, — говорила женщина, — и я сказала ему, схватив его: «Не двигайся, пока я не возьму с тебя мою долю!» И он удовлетворил свое желание, — говорила старуха, — и попросил у Аллаха прощения.

У поэтов есть удивительные и тонкие намеки в переносном смысле; к этому принадлежат мои слова, когда я говорю:

Блестят облака в небесах, подобно заманчивым вехам,
Как будто течет серебро, сопутствуя нашим утехам.

Приблизился месяц к земле, и ты говори о влюбленном,

Который блажен вопреки преградам и разным помехам.

Когда ты захочешь спросить, какою ценой преуспел он,

На твой неуместный вопрос отвечу двусмысленным смехом.

Счастливый так делает вид, что в счастье не очень-то верит,

Застигнутый счастьем врасплох, смущенный внезапным успехом.

Я скажу еще отрывок, где есть такие стихи:

В час, когда лучистый месяц всплыл в небесном океане
И когда ударить в било собирались христиане,

Ты ко мне явился, тонкий, словно бровь седого старца,

Гибкий, как девичья ножка, стройный, как стрела в колчане.

Лук Аллаха на востоке оперением павлиньим

Все еще переливался в голубеющем тумане.