Средневековая андалусская проза

Он попался в когтистые лапы Абдаллаха ибн Ахмада аль-Маккави, одного из правителей Кордовы, который, будто коршун, налетел на него и бросил в темницу. Тогда Ибн Зайдун обратился к Абу-ль-Валиду ибн Джахвару, когда еще был жив его отец, Абу-ль-Хазм. Тот заступился за него и вызволил из беды, причислив к своим сторонникам, которые обязаны ему благодеянием. Рассказывают, что Ибн Зайдун написал в послании, которое отослал Ибн Джахвару, следующее: «Неужели ты, да возвеличит тебя Аллах, сорвал с меня покров своих милостей и лишил меня щедрот своей дружбы? Неужели ты отвратил от меня свой покровительственный взор? Ведь даже слепой видел, какие надежды я возлагаю на тебя, даже глухой слышал мои хвалы тебе, даже пораженный параличом ощущал мое доверие к тебе! Но это и не удивительно. Ведь тот, кто пьет оживляющую душу воду, может умереть, захлебнувшись, иногда погибает от лекарства тот, кто желает излечиться им, и беда может поразить осторожного оттуда, где надеялся он найти себе приют и безопасность. Однако я решил все стерпеть, сказав себе: «Кто ты, как не запястье, которое кровоточит от поранившего его браслета, или чело, уязвленное надетым на него венцом, или машрафийский гладкий меч, который мастер решил отполировать песком, поцарапав его, или самхарийское копье[190], которое положили прямо в огонь, чтобы выпрямить, но спалили его?» Упрек иногда бывает полезен: беда может утопить в пучине горя, но и может потом рассеяться, подобно удару судьбы, что «словно летнее облако, поражающее громом, но тающее»[191]. Господина моего, даже если он медлит и не спешит помочь мне, можно извинить:

Человеческих сердец он же не обкрадывал!
Огорчил он одного, тысячу обрадовал.

О, если бы мне знать, какой грех я совершил, что нет мне прощения! Ведь ведомо всем, что я невинен, — где же справедливость? А если я и согрешил, то где же милость? Я вижу, что со мною обращаются, по меньшей мере, так, будто я, словно сатана, отказался преклониться перед Адамом[192], или стал поклоняться золотому тельцу[193], или нарушил день субботний. А ведь я не убил вещую верблюдицу пророка Салиха[194], и не пил из реки, которой были испытаны воины Саула[195], и не вел против Мекки слона Абрахи, царя эфиопов[196]…

Зачем душой человеческой ты так жестоко играешь?
Даже завистники сжалились над тем, кого ты караешь.

Так за что я страдаю? Ведь моя вина — донос недоброжелателя и сплетня негодного распутника. Я не стал обманщиком, после того как был искренним и правдивым другом и советчиком, не отдалился, после того как был приближен тобой, не строил тебе козни, после того как был твоим верным приверженцем. Почему же ты встречаешь холодом мою привязанность и отвечаешь ненавистью на мою любовь, — ведь меня одолел бессильный и передо мной чванится слабый, и даже рабыня, не носящая браслета, осмелится дать мне пощечину! Почему же ты не защитишь меня, прежде чем меня разорвут на части, и не придешь мне на помощь, прежде чем меня растерзают? Ведь я был украшен тем, что служил тебе, готов был отдать душу у твоего порога и совершал лишь похвальные поступки:

Разве лучшие касыды не тебе я посвятил?
Неужели стих не стоит самоцветов и светил?»

Ибн Зайдун написал также в заключении множество стихов, которые отправил Ибн Джахвару. Его друзья готовили побег, но после заступничества Абу Хазма он был освобожден.

* * *

Одним из катибов аль-Мутадида Аббада ибн Мухаммада, правителя Севильи, был Абу Мухаммад ибн Абд аль-Барр. Он известен как составитель замечательного послания о смерти Исмаила, сына аль-Мутадида. Говорят, что он написал его без подготовки. Однако завистники оклеветали его перед эмиром, и тот изменился к нему, лишил своего благоволения и заточил в темницу. Мне рассказывал один из моих учителей, что отец Абу Мухаммада, имам Абу Омар ибн Абд аль-Барр, услышав о заточении сына, явился в Севилью из Валенсии, где постоянно проживал, и, войдя к аль-Мутадиду, громко закричал: «Эй, Мутадид, отдай мне моего сына, где мой сын, скажи мне, Мутадид!»

Тогда эмир отпустил Абу Мухаммада, и они удалились в Валенсию, осыпанные милостями.

Говорит Ибн Бассам: «Когда Абу Мухаммад пожелал, чтобы андалусские края стали его ристалищем, ибо он достиг высочайшей степени совершенства и самых недоступных вершин искусства, его стали передавать друг другу разные земли Андалусии и все взоры устремились к нему. Правители и эмиры соперничали из-за него, но он достался, по воле судьбы, бросившей жребий, после долгого спора и нескончаемого раздора, аль-Мутадиду. Абу Мухаммад прислушался к речам аль-Мутадида и запутался в силках его благосклонности, но его приезд в Севилью стал словно кость в горле Абу-ль-Валида ибн Зайдуна, который, как утверждают, прилагал все усилия для того, чтобы пролить кровь Абу Мухаммада.