Средневековая андалусская проза

Ты мне любовь подарила, мои прервала мытарства;
Подарок твой запоздалый дороже всякого царства.

Тебе посетить бы прежде печальное мое сердце;

Тогда бы не проявила судьба своего коварства.

Однако пользовать поздно того, кто уже скончался,

Хоть при смерти помогают спасительные лекарства.

Я скажу еще:

Ты прежде на любовь скупилась, и я скорбел, многострадальный;
Зато теперь перед разлукой как сладок твой привет прощальный!

Но ты расщедрилась некстати, меня ты поразила в сердце;

От запоздалого привета еще печальнее печальный.

Это напомнило мне о том, что я пользовался некогда расположением одного из вазиров султана, во дни его знатности, и проявил он некоторую сдержанность, и оставил я его. Но прошли его дни, и окончилось его правление, и проявил он ко мне дружбу и братские чувства в доле немалой, и сказал я:

Со мною ты теперь приветлив, столь неприветливый когда-то,
И сердце у тебя приязнью, оказывается, богато.

Твоя любезность бесполезна, когда понять не так уж трудно,

Что в этом приступе приязни твое несчастье виновато.

Затем бывает разлука — приходит смерть, — и это уже конец, и нет тут надежды на возвращенье. Это беда постигающая, спину сокрушающая, это напасть судьбы и горе, и затмевает она мрак ночи. Она пресекает все мечты, уничтожает всякое желание и лишает надежды на встречу; тут бессильно слово и невозможно врачевание, и нет здесь уловки, кроме терпения, волей или неволей. Это самая великая беда, что постигает влюбленных, и нет для того, кого это поразило, ничего, кроме рыданий и плача, пока но погибнет он или это ему не наскучит. Вот язва, которую не бередят, боль, которая не проходит, и забота вечная. Об этом я говорю:

Нет, разлука — не утрата,
В худшем случае — расплата.

Грех оплакивать нам солнце

После ясного заката.

Разве только из могилы

Нет на этот свет возврата.

И часто видели мы людей, с которыми это случилось. А про себя я расскажу тебе, что я один из тех, кого постигло это несчастье и к кому поспешила такая беда. Я больше всех любил и сильнее всех увлекался одной из невольниц, бывших у меня в прошлом, которую звали Нум. Это была мечта для желающего и предел красоты, удивительная внешностью, нравом и по согласию со мною: я был отцом ее невинности, и мы одинаково любили друг друга. Но поразила меня судьба, и похитили ее ночи и течение дней, и стала она третьей между прахом и камнями, и было мне в пору ее кончины меньше двадцати лет, а она уступала мне в годах. И я провел после нее семь месяцев без сна и отдыха, и не уставали течь мои слезы, и, клянусь Аллахом, не утешился я до сего времени. И если бы был принят выкуп, я бы, право, выкупил ее всем, что имею из наследственного и нажитого, и не пожалел бы часть моего тела, — тотчас же и охотно. Никогда не была жизнь мне после нее приятна, и я не забыл ее памяти и не сближался с другой женщиной, и любовь к ней стерла все, что было прежде, и сделала запретным все, что было после нее.

Вот часть того, что я про нее сказал:

Хоть порой встречаются звезды среди тех, кто носит браслеты,
У возлюбленной и у солнца одинаковые приметы.

Потому-то сердце летает и спускается ненадолго,

В упоительном воспаренье выполняя мои обеты.

А среди стихотворений, в которых я ее оплакивал, есть поэма, заключающая такие строки:

Словами я не насладился, которые мне в сердце дуют,
Как будто над его узлами, неуловимые, колдуют,

Мечтами не повелевал я, небрежно ими забавляясь,

И на меня мои мечтанья теперь, должно быть, негодуют.

Они меня клянутся бросить, хотя со мною неразлучны!

Они мои друзья навеки и потому со мной враждуют.