Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Именно в таком аспекте представлено рыцарство в многочисленных поэтических сочинениях XII века, Chansons de Geste (песнях о деяниях), из которых Chanson de Roland («Песнь о Роланде») предоставляет красивейший пример. Союз воинственного духа с религиозным, а также альянс феодальной системы с церковью становятся нерушимыми. Когда пришло время проповедовать Крестовые походы, Клюни мог с уверенностью призвать феодалов вести свои армии в Святую землю. Первый крестовый поход фактически был строго клюнийским предприятием, и папа Урбан II, который провозгласил его на знаменитом Клермонском соборе, сам был клюнийским монахом. И где же влияние монашеского идеала как общественной силы проявляется гораздо яснее, как не в тех эпических поэмах смелости, в тех далеких походах, где столько юных рыцарей лишились жизни?

Но аббаты Клюни осуществили и четвертую услугу обществу: они предприняли реформу белого духовенства, как священников, так и епископов. Они порицали скандальные злоупотребления женатых епископов, которые жили как феодальные бароны, предаваясь пирам и войнам. Клюнийские монахи также потрудились, чтобы освободить епископов от покровительства крупных феодалов, которые продавали епископальные должности, и они провозгласили, что епископы должны избираться народом и духовными лицами в знаменитой борьбе за инвеституру[23]. Злоупотребления, однако, оказывали свое самое губительное влияние в Германии, где герцоги, настоятели монастырей и епископы были, как мы видели, людьми императора[24].

Более того, сам папа служил в качестве германского должностного лица с тех пор, как Оттон I завоевал Италию и возложил себе на голову корону Карла Великого. Именно великое аббатство Клюни изменило такое положение дел. Именно Клюни посредством одного из своих дочерних монастырей, аббатства Хиршау в Шварцвальде[25], ввело идеи французской феодальной системы вместе с монастырской реформой. Французское влияние Клюни не только смягчило варварские привычки феодальных землевладельцев, но также положило конец этой опасной привилегии назначать папу, которого по собственному усмотрению и себе на благо назначал германский император, и таким образом оно избавило папство от этого унизительного ярма. Знаменитый Гильдебранд был прежде клюнийским монахом, и, будучи папой Григорием VII, он развернул знаменитую борьбу за инвеституру против императора Генриха IV. Этот поединок закончился поражением императора при Каноссе. В той драматичной сцене, которая завершила борьбу, было олицетворение средневековой жестокости – унижение императора и триумф клюнийских идей. Генрих IV был вынужден перейти в середине зимы и без свиты покрытые снегом Альпы и в течение трех дней ожидать аудиенции папы.

Гуго, настоятель Клюни, был свидетелем унижения императора. Впервые идеи Франции восторжествовали над силой Германии[26], и эти французские идеи были клюнийскими идеями.

По причине столь широко распространившегося и проникновенного влияния, оказываемого на средневековую ментальность прославленным монастырем, в 1910 году на конгрессе, посвященном тысячелетнему юбилею, который собрал в Клюни ученых мужей отовсюду, один из них мог сказать: «Мы приехали в Клюни, чтобы пропеть гимн цивилизации[27]».

Но процветание Клюни, особенно его чрезмерное богатство, стало одной из главных причин его упадка. В начале XII века клюнийская монашеская жизнь становится более вялой, и с того времени влияние монастыря в качестве социальной силы идет на убыль.

Но после того как клюнийский орден выполнил свое великое предназначение, была учреждена еще одна бенедиктинская конгрегация, которая возродила этот знаменитый образец: орден в Сито в Бургундии, который тотчас же распространился по всей Франции и повсеместно в Европе в XII веке. Этот новый порядок, обычно называемый цистерцианством, был также федерацией бенедиктинских монастырей, хотя каждый из них был более независим, чем в случае клюнийской системы.

Конгрегация Сито продолжила трудиться на благо преобразований, моральных и религиозных, которыми занимался Клюнийский монастырь, но придавала больше внимания той части, которая взывала к ручному труду, – и действительно, выполняя работу на благо общества, такие как осушение болот и расчистка от леса обширных территорий, цистерцианцы изменили сельскохозяйственную карту Европы. В то же время они многое сделали, чтобы отменить крепостничество.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука