Средневековая Русь и Константинополь. Дипломатические отношения в конце XIV – середине ХV в.

Имеется еще один документ, содержание которого проливает свет на отношение тверского общества к Византии, византийскому искусству и его представителям. Это «Послание Епифания Премудрого к игумену тверского Афанасиевского монастыря Кириллу», датируемое около 1414–1415 гг.⁵³ Благодаря «Посланию» мы располагаем сравнительно подробной биографией и перечнем работ Феофана Грека. Кирилл тверской принадлежал к просвещенным людям своего времени и живо интересовался вопросами искусства. «Храмовидное изображение по образу сущия церкви в Царьграде», созданное «дерзостно» Феофаном, копию которого увидел Кирилл у Епифания, надолго запоминается тверскому монаху. В «Послании» содержится не только характеристика творческого метода великого византийского художника, но и глубокое осознание его исключительности. Таким образом, в Твери начала XV в. имели представление о Феофане Греке и палеологовской живописи.

Кроме того, в 1408–1409 гг. местные художники могли ознакомиться с образцами московского и византийского искусства, хранившимися в ризнице Троицкого монастыря, которые были вывезены иноками Троице-Сергиевой обители и Иосифо-Волоцкого монастыря, спасавшимися от нашествия Едигея. В числе московских беженцев находился Епифаний Премудрый. С его приездом в Твери оказалось Евангелие, украшенное миниатюрами работы Феофана Грека, знаменитого художника — выходца из Византии. С именем епископа Арсения предание связывает орарь (некоторые дореволюционные издания называют в перечне реликвий Арсения не орарь, а омофор), хранившийся в ризнице Желтикова монастыря, из византийской ткани с повторяющейся на ней полуфигурой Христа в образе «Царя царем» и крестами. Местонахождение его неизвестно. Однако следов воздействия собственно греческой традиции на тверскую живопись тех лет при плохой ее сохранности специалистам проследить не удается. Любопытно в этой связи указание «Повести о преставлении Михаила Александровича» на то, что тело князя готовили к погребению по афонскому («лаврьскому») обычаю два монаха с Афона: Савва и Спиридон. Здесь имеется в виду обычай-обряд лавры Св. Афанасия на Афоне. Отсутствие указания на национальность иноков предполагает их русское происхождение. Возможно, один из упомянутых в «Повести» монахов Савва был основателем Саввина монастыря, возникшего вблизи Твери в 1397–1398 гг. Его основатель происходил из боярского рода Бороздиных. В дальнейшем он известен под именем Савва Вишерский. Савва действительно неоднократно бывал на Афоне. Биографы Савва Вишерский, а также Иосиф Волоцкий, наиболее подробно осветивший историю Саввина монастыря, называют его «начялником», то есть основателем. По расчетам В.О. Ключевского, Савва окончательно покидает Тверь в 1411 г.⁵⁴ Связи с Афоном, прослеживаемые с самого основания монастыря, во многом определялись близостью тверского епископа митрополиту Киприану. Не случайно контакты нового монастыря с Афоном — крупнейшим центром православия — выделяются налаженностью не только на фоне остальных монастырей Твери, но и большинства русских обителей на протяжении конца XIV — первой трети XV в. Тверские книжники работали в хранилищах рукописей на Афоне, составляли списки произведений Отцов Церкви. В лавре Св. Афанасия находилась едва ли не колония тверских книжников, пользовавшихся услугами афонских переводчиков и писцов, поддерживавших прямой контакт преимущественно с этой обителью⁵⁵. Другим крупным центром духовной жизни Твери рубежа XIV–XV вв. был организованный в 1394 г. епископом Арсением Желтиков монастырь в честь Успения, Антония и Феодосия Печерских. В начале XV в. в нем велось крупное строительство, летописание, составлялись записи о жизни его основателя Арсения, нашедшие отражение в его позднем житии.

Соперничество с Москвой и рост «грекофильских» настроений в Твери на протяжении первой и особенно второй четверти XV в. напрямую связаны с общественно-политическим развитием земель княжества Тверского и, конечно, с ростом политических амбиций тверских князей Михаила Александровича (1333–1399) и Бориса Александровича (1425–1461). К середине столетия в период междоусобиц князей московского дома, совпавших с расцветом Тверского княжества при Борисе Александровиче в 1440—1450-е гг., возрождается идея главенства Твери в роли центра объединения Руси, формируется положение об «освященности» великокняжеской власти. Усиление княжества нашло свое яркое выражение также в изменении форм наследования верховной власти и ликвидации уделов. Блеск имперской Византии, константинопольского двора становится в этой связи единственным для тверских князей достойным ориентиром⁵⁶.

Наиболее динамично развивалась литература. В круге литературных произведений XV в. тверского происхождения особое место занимает «Инока Фомы слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче», написанное в честь Бориса Тверского иноком Фомой, посланцем Твери на Ферраро-Флорентийском соборе 1438–1439 гг.