Средневековье. Большая книга истории, искусства, литературы

¹

Тогда грызть мозг врага переставая,От страшной пищи грешник отнял рот;
И, губы волосами утирая

⁴

Той головы, сказал мне в свой черед:«Ты хочешь, чтобы прежнего страданья
Опять я пережил ужасный гнет?

⁷

Поверь, о нем одно воспоминаньеТомит меня; но если мой рассказ
Дать может стыд и новое терзанье

¹⁰

Преступнику, которого сейчасЯ пожирал, то свой рассказ начну я,
Хотя бы слезы вырвались из глаз,

¹³

И прошлое, тревожа и волнуя,Меня могло смутить и раздражить.
Кто ты и как ты мог сюда вступить —

¹⁶

Не знаю я, но говорит мне что-то,Что флорентинцем должен сам ты быть,
И если так, — то мне пришла охота

¹⁹

Тебе свое прошедшее раскрыть.Во мне ты видишь графа Уголино,
А он, — скорбей земных моих причина,

²²

Неумолимой стоящий вражды,А он — архиепископ Руджиери.
Рассказывать теперь мне нет нужды

²⁵

О бешенстве, живущем в этом звере,О том, как вкрался в душу мою он
И как потом я им был умерщвлен.

²⁸

Но ты не знал, как умер УголиноИ как была мучительно тяжка
Моя, для всех безвестная, кончина.

³¹

Узнай о ней и помни, чья рукаМеня так покарала беспощадно,
И почему так злобна и дика

³⁴

Моя вражда к проклятому. Я жадноСледил в тюрьме за скудным светом дня
В пустынной башне. Нынче в честь меня

³⁷

Тюрьма та Башней Голода зовется.Я не однажды видел из окна,
Как вновь являлась на небе луна,

⁴⁰

Но долго ль мне в тюрьме жить приведется,Не ведал я. Вдруг мне приснился сон,
Мне разъяснил все будущее он.

⁴³

Во сне мне Руджиери представлялся:Как будто на охоте он гонялся
За волком и волчатами. Пред ним,

⁴⁶

Спустив собак, при виде той приманки,Неслись с безумным гиканьем своим
Сисмонди, Гуаланди и Ланфранки.

⁴⁹

Не в состоянье бегство продолжать,Волк и волчата стали уставать,
И страшные картины мне приснились,

⁵²

Как зубы псов в усталых жертв вонзилисьИ грызли их и рвали их бока.
За тяжким сном глаза мои открылись.

⁵⁵

Ночная тьма казалась глубока,Еще заря не золотила неба,
Но сердце охватила мне тоска,

⁵⁸

Когда, во сне заплакав, стали хлебаСо мною дети бывшие просить.
Бесчувственным вполне ты должен быть,

⁶¹

Когда теперь вполне не сострадаешьТем мукам, что почувствовал отец,
И если ты теперь не зарыдаешь,

⁶⁴

Когда же ты рыдаешь наконец? —Мы встали все; уж час тот приближался,
Когда к нам сторож с пищею являлся,

⁶⁷

Но я ужасный сон припоминал,Я верил в этот сон и — сомневался.
Так время шло, и вдруг я услыхал,

⁷⁰

Что вход в темницу нашу забивался.Я пристально взглянул в лицо детей,
Но промолчал, не находя речей.

⁷³

Во мне как будто сердце камнем стало,И слезы не бежали из очей.
Но детский плач меня язвил, как жало…

⁷⁶

Мне юный Ансельмуччио сказал:„Отец, отец, скажи мне, что с тобою?
Зачем же ты смотреть так дико стал?“

⁷⁹

Я был измучен внутренней борьбою,Но не заплакал и не отвечал.
Так день прошел, и новый день настал.

⁸²

Когда ж скользнул в темнице нашей сноваПечальный и едва заметный свет,
В лице детей нашел я тот же след —

⁸⁵

След выраженья дикого, тупого,Которое нашли они во мне.
Тогда, склонясь в отчаянье к стене,

⁸⁸

Я начал грызть зубами обе руки.Бессильного отчаяния муки
За голод дети приняли… „Отец, —

⁹¹

Они заговорили, — наш конецМы встретим безбоязненно и смело,
Когда возьмешь ты в пищу наше тело.

⁹⁴

Ты дал нам плоть, возьми ж ее назад…“И я притих, чтоб вновь не мучить их,
Не видеть их печальный, кроткий взгляд.

⁹⁷

Смириться я хотел себя заставить…Так, страшное молчание храня,
Мы прожили в отчаянье три дня…

¹⁰⁰

О, для чего же ты не расступиласьТогда, земля!.. Четвертый день настал,
Четвертый день семья моя томилась,

¹⁰³

Тогда Гаддо безумно застонал,К моим ногам склоняясь ниже, ниже:
„О, помоги, отец, мне, помоги же!“

¹⁰⁶

Так умер он. И я недолго ждал:В моих глазах и остальные трое
Навеки смолкли… Что я испытал

¹⁰⁹

По смерти их!.. Ногами землю роя,От трупа к трупу ползал я и звал
К себе детей… Три дня я их искал,

¹¹²

Лишенный сил, сознания и зренья…Но голод пересилил наконец
Мою тоску и самое мученье…»

¹¹⁵

Здесь был его истории конец.Тень искосила гневно и сурово
Свои глаза и с яростию снова,

¹¹⁸

Как лютый пес, грызть череп начала…О, Пиза, Пиза! Долго ты была
Стыдом всего пленительного края!

¹²¹

Твои соседи, местью не сгорая,Ленивое спокойствие любя,
Наказывать не думают тебя!

¹²⁴

Пусть двинутся Капрайя и Горгона[211],Плотиной устье Арно перервут,
Пускай река свое поднимет лоно

¹²⁷

И погребет в теченье буйном тутТвоих граждан!.. Вините Уголино
В предательстве при сдаче крепостей,

¹³⁰

Но за отца зачем казнить детей?Ведь у него четыре было сына,
Которых правота для палачей

¹³³

Была ясна!.. Вперед мы путь держалиИ наконец достигли мест таких,
Где льдины новых призраков сжимали

¹³⁶

Мучительно, не так, как всех других,Они не прямо в прорубях стояли,
Но книзу головою. Слезы их

¹³⁹

Другим слезам дорогу преграждалиИ, заливая лица тех теней,
На этих лицах тотчас замерзали;

¹⁴²

Прозрачной маской впадины очейУ них покрыты были постоянно.
Хотя привык я к стуже, беспрестанно

¹⁴⁵

В вертепе лютый холод вынося,И словно оболочкой роговою
На мне была покрыта кожа вся,

¹⁴⁸

Но все же сильный ветер за спиноюЯ чувствовал, проговорив: «Поэт!
Подуло ветром, кажется, за мною,

¹⁵¹

А думал я, что в воздухе здесь нетДвижения!..» — «Придем мы к месту скоро,
Где ты увидишь сам без разговора,

¹⁵⁴

Что значит этот ветер». В этот мигОдна из душ вертепа ледяного,
К нам обратясь, вдруг испустила крик:

¹⁵⁷

«О, вы, которым место здесь готово,Вы, павшие в последний адский круг,
С моих очей тяжелые покровы

¹⁶⁰

Сорвите вы, чтоб горести недугМог облегчить я горькими слезами,
Пока опять не станут над глазами

¹⁶³

Те слезы постепенно замерзать».«Готов исполнить я твое желанье,
Когда ты правду станешь отвечать —

¹⁶⁶

О том, кто ты, несчастное созданье.И если с глаз твоих я не сорву
Покрова ледяного, пусть во рву

¹⁶⁹

С тобой здесь разделю я наказанье».Он отвечал: «Мне имя — Альберик[212],
Мой вертоград запущен был и дик,

¹⁷²

Давал плоды дурные постоянно,И финики здесь вместо сочных фиг
Я получаю». — «Это очень странно!

¹⁷⁵

Ты умер разве?» Он же отвечал:«Я сам об этом много размышлял,
Но все ж одно могу сказать я смело,

¹⁷⁸

Что на земле мое осталось — тело.Таков уже последний адский круг,
Куда душа сама слетает вдруг,

¹⁸¹

Атропоса толчка не дожидаясь.Чтоб поскорей кору застывших слез
Ты снял с меня, помочь тебе стараясь,

¹⁸⁴

Я этот разрешу тебе вопрос:Когда душа с предательством сживется,
В чем согрешить мне самому пришлось,

¹⁸⁷

То тело в лапы беса попадется,И он над телом властвует, пока
В нем хоть капля жизни остается,

¹⁹⁰

И беса власть над телом велика.Душа же человека улетает
Сюда в ледник, где вечно изнывает.

¹⁹³

Взгляни на тень, которая дрожитВблизи меня: она сюда слетела,
А между тем души вот этой тело

¹⁹⁶

Там, на земле, живет еще… Но видЕго тебе известен, может статься:
Тебе пришлось с землею расставаться

¹⁹⁹

Не так давно. Смотри: ведь это он —Бранк д’Орио, который заключен
Давно в Аду…» «Не прибегай к обману, —

²⁰²

Заметил я, — тебе ль я верить стану,Когда ты так бессовестно налгал:
Бранк д’Орио еще не умирал,

²⁰⁵

До этих пор он на земле, как прежде,И спит, и ест, и ходит он в одежде…»
Но призрак вновь тогда заговорил:

²⁰⁸

«Еще Микеле Цанке не сходилВ вертеп с кипучей, липкою смолою,
Как в тело Бранка бес уже входил…

²¹¹

Я все сказал. Теперь своей рукоюСорви кору с моих застывших глаз».
Но я солгал пред ним на этот раз:

²¹⁴

Нечестно поступить с ним было честно…О, генуэзцы, скоро ли всех вас
Гнать будут в этом мире повсеместно

²¹⁷

За то, что добродетель вам чужда,И в вашей жизни только вам известна
Пороков грязь, коварство и вражда.

²²⁰

С романцем развращенным встретил рядомЯ одного из вас теперь, и вот:
Его душа поглощена уж Адом,

²²³

А сам он на земле еще живет.