Средневековые города Бельгии

Таким образом, территориальное формирование Льежской области i радикально отличалось от окружавших ее княжеств. Она не образовывалась, подобно им, путем непрерывных захватов, совершавшихся местными династиями, она была остатком некогда гораздо более обширной территории. Процесс образования ее шел не в сторону расширения, а, наоборот, в сторону сужения. Ее границы были установлены ее соседями. В области светской власти епископы мало-помалу утратили последние остатки своего прежнего могущества. Графы Генегауские, ставшие в XI веке под их сюзеренитет, продолжали приносить им феодальную присягу, но это была лишь простая формальность, которая не влекла за собой никаких реальных обязательств и от которой они под конец, в правление баварского дома, освободились. Герцог Брабантский открыто не считался с юрисдикцией суда мира, учрежденного некогда Генрихом Верденским (1081 г.) для всего епископства в целом. Земли, расположенные слишком далеко от церкви, ускользали из ее рук. Графы фландрские завладели Граммоном и Борнгемом, а присоединение Мехельна к Брабанту уничтожило в середине XIV века последние следы обреченного порядка вещей. Когда 80 лет спустя Гемрикур напоминал еще, что в силу особой прерогативы льежское право простирается «на весь диоцез, как на земли и области князей и сеньеров, так и на собственную область епископства»[1065], то это свидетельствовало лишь о том, что он не мог никак освободиться от воспоминаний юриста и устарелых притязаний, давно уже отвергнутых жизнью. В действительности Генрих Гельдернский (1247–1274 гг.) был последним епископом, пытавшимся сохранить еще некоторое подобие верховенства над своими соседями или, по крайней мере, вмешивавшимся в их дела. После него его преемники продолжали, конечно, заниматься делами духовного управления в своем обширном диоцезе[1066], но они были светскими князьями лишь в «собственной области епископства», да и то при очень своеобразных условиях.

Действительно, в отличие от светских князей, они не владели этой страной в качестве своего наследственного достояния и не являлись в глазах жителей «природными сеньорами». Земля и подданные, которыми они управляли, были не их землей и не их подданными, а землей и подданными св. Ламберта. Беспорядочно сменяя друг друга, в зависимости от исхода выборов, — то немцы, то французы, то генегаусцы, намюрцы, гельдернцы, брабантцы, но никогда не льежцы[1067], — они не составляли с княжеством органического целого, и их власть, которой не хватало прочных уз, связывавших светские княжества непрерывностью и наследственностью династии, просто налагалась на княжество, не проникая внутрь его. Поэтому княжество, не являвшееся ни делом рук епископов, ни их собственностью, чувствовало свою отчужденность и независимость от них. Оно существовало как бы само по себе, и различные группы, на которые распадалось его население, успели гораздо быстрее, чем в других местах, отделить свои интересы от интересов своего сеньора. Установившаяся таким образом между этими группами солидарность была так велика, что, несмотря на необычную конфигурацию страны и на разношерстность ее населения, фламандского — на севере и валлонского — на юге, каждая из этих групп стала в XIII веке вмешиваться в политическую жизнь, и именно они, а не князь, являлись гарантией единства и целости территории. Хотя они и не интересовались старыми судебными прерогативами, которые их епископ пытался сохранить над своими соседями, но зато они тщательнее, чем он, заботились о неприкосновенности своих границ и рьяно использовали всякий случай для расширения их. В 1361 г. они заставили Энгельберта Маркского распространить законы страны на оставшееся вакантным Лоозское графство, завладеть им, несмотря на сопротивление германского императора, и довести таким образом княжество на севере до его естественных границ, которые оно сохранило с того времени вплоть до конца XVIII века.